Старик вздохнул с облегчением.
— Ну что же, — сказал он, — Я думаю, вы заслужили свой ужин.
— Да, — ответил Пастон, — Я тоже так думаю.
Сковородка и чайник приступили к делу, и они разделили трапезу в дружной и молчаливой атмосфере, после чего убрали все со стола. Но не смотря на то, что ему больше не нужно было переживать о том, как бы его гость не вышиб мозги себе или кому-нибудь другому, старому книготорговцу все равно совершенно не нравилось, как тот выглядел. Его безнадега и апатия уступили место сдерживаемому возбуждению, из чего старик заключил, что ему было еще далеко до внутренней целостности и он все еще был способен на совершение необдуманных поступков, последствия которых могли дорого ему обойтись.
Он пытался придумать что-то, что сможет не только отвлечь внимание его гостя, но и удержать его. Насколько Джелкс мог судить, он уже оправился от потрясения и разочарования, но все те чувства, что бурлили внутри него так долго, теперь поднимались наверх, словно вода во время прилива. Что было делать с этим приливом дальше, было непонятно; поднявшаяся вода обязательно куда-то пойдет и если не создать для нее никакого рационального канала, по которому она сможет направиться, то она обязательно найдет иррациональный.
Джелксу было непросто понять мировоззрение человека, молча сидящего с сигаретой на его продавленном диване. Он был представителем другого класса и воспитывался в других традициях; был представителем другого поколения и человеком абсолютно другого темперамента. Джелкс попытался мысленно перенестись в то время, когда ему было столько же лет, сколько сейчас этому мужчине, и вспомнить, что он тогда чувствовал.
Но там он не получил никакой подсказки. Первые огни его юности разгорелись от огромной мистической страсти, которая обжигала все вокруг своим бездымным пламенем.
Его мать осталась вдовой в сложном финансовом положении, и хотя она сама не была католичкой, решила проблему с его образованием, отправив его в дешевую, но прекрасную школу в пригороде, управляемую несколькими иезуитскими священниками. Ее заверили, что никто не будет принудительно обращать ее мальчика в свою веру, и это заверение ее устроило. Никакого принуждения и не было, но среди учителей, как это обычно бывает, нашелся мужчина невероятной харизмы и парень очень глубоко к нему привязался. Никакого принуждения и не потребовалось, ведь мальчишка пришел и начал стучаться в эти двери по собственному желанию. Он не только вошел в паству, но и стремился к священству. Он чувствовал, что в этом заключалось его призвание, и люди, имевшие огромный опыт суждения о таких вещах, сочли, что он прав. Но было уже слишком поздно. Его жесткий и несгибаемый характер начал формироваться еще до его поступления в семинарию. Спортивное поле возле подготовительной школы сделало свое дело. Он не мог смириться со сплетнями, принуждением и постоянными унижениями. В первом порыве веры он склонил голову перед этим ярмом; но потом начал задаваться вопросом, а готов ли он после своего посвящения точно также обращаться с другими людьми? И что-то из того, что начало формироваться еще на футбольном поле, восстало внутри него и заявило, что ничто не заставит его поступать подобным образом. Он попросил об освобождении. Его друг пришел к нему и умолял его остаться. Он не только умолял, но и оплакивал его, в отчаянии заламывая руки; это было ни чем иным, как духовной изменой. Все происходящее произвело на подростка ужасное впечатление и надолго ему запомнилось. Он не принимал никаких обетов, будучи только послушником, но ему успели внушить сильнейшую убежденность в необходимости соблюдения целомудрия и это, вместе с откровениями его друзей с разбитыми сердцами, позволило ему избежать даже взглядов в сторону женщин, не то что влюбленности в них. Священник в сердце, он прожил свою жизнь в полнейшей духовной изоляции; мистик по характеру, он отказывал себе во всяком духовном утешении, полагаясь лишь на критическое мышление.
Без гроша в кармане, не имея никакой квалификации, он по большой удаче получил работу ассистента в магазине подержанных книг и, обнаружив, что торговля была довольно приятным занятием, быстро всему научился, ибо, как могли заметить его учителя в семинарии, был очень смышленым парнем. Не тратя ни копейки на подружек или на то, чтобы выглядеть более привлекательным в женских глазах, он стабильно откладывал деньги и к тому времени, как ему стукнуло сорок, вложил все средства в открытие собственного магазина; вскоре он начал достаточно зарабатывать для того, чтобы удовлетворить свои простейшие нужды, и удовлетворив их, отказался предпринимать какие-либо дальнейшие усилия, наслаждаясь жизнью, которую вел, с чайником на полке, ногами на каминной решетке, книгой в руках и коллекцией странной, но интересной для него литературы.