Это, — заключил он, — Не язычество, а разложение христианства, — и вернулся к трудам Петрония, который, по его мнению, о тех же самых вещах писал намного лучше.
Но сколько бы удовольствия не доставляла ему игра в шахматы с Абсолютом, он понимал, что совершенно бесполезно предлагать этот хлеб жизни Хью Пастону в его нынешнем состоянии; да и, если уж на то пошло, в любом состоянии. Пастон был человеком, изголодавшимся по жизни; человеком, который голодал среди изобилия, не понимая, что с ним происходит. Добрая старая кальвинистская няня надела ему шоры на глаза, а то, что в государственной школе считали духовным воспитанием, доделало остальное. Старый Джелкс вспомнил циничный комментарий Литтона Стрэйчи о числе лучших мальчиков великого доктора Арнольда, которые сходили с ума[11].
Он с облегчением обнаружил, что его гость, избавившийся от своих неотложных дел, выглядел вполне довольным, поев домашней еды прямо со сковородки, и теперь развлекал себя хождением вдоль полок. Он видел, что Пастон набрал и принес на диван целую охапку интересующих его книг, зная, что здесь он найдет верный ключ к разгадке человеческой природы, и уселся их рассматривать. Он заметил, что среди них был и драгоценный Ямвлих; и старый том мадам Блаватской; и, что было уж совсем неуместно, еще один роман Гюисманса, «Наоборот». Джелкс наблюдал, как он переходил от одной книги к другой и снова возвращался к предыдущей. Он думал, что роман «Наоборот» заинтересовал Пастона лишь из-за того, что был написан Гюисмансом, и был сильно удивлен, когда он уселся за его чтение. Время шло; старый книготорговец заварил свежий чай, вызывающий желание облачиться в ночной колпак, и поставил кружку рядом с локтем своего гостя, который этого даже не заметил.
Внезапно Хью Пастон поднял голову.
— Я нашел свою Библию, Джелкс, — сказал он.
— Святый Боже, — воскликнул старый книготорговец, — Мне нравится ваш вкус в Библиях.
— В этой все не настолько примитивно, как в оригинале.
— Может быть и нет. Но даже с точки зрения литературной ценности я предпочел бы оригинал.
— Это вы, Джелкс, вы можете предпочитать оригинал, если вам он нравится. А это мой выбор.
— Будь вы моим сыном, вы бы давно лежали на моих коленях лицом вниз.
— Если бы я был вашим сыном, Т. Джелкс, то к настоящему моменту вы были бы уже мертвы и выращивали маргаритки на своей могиле, если бы не вырастили огромный дуб. Я уже не ребенок.
— Значит, вы уже достаточно повзрослели для того, чтобы иметь более зрелые предпочтения в литературе.
— Да ну бросьте же, вы же не станете называть «Наоборот» детской книжкой, не так ли?
— Я бы назвал ее книгой для прыщавых подростков. Любого, кто уже отрастил свои зубы мудрости, будет тошнить от нее.
— После того, как вы об этом сказали, Ти Джей, мне кажется, что с этой копией кто-то поступил именно так. Вы плохо обращаетесь со своим товаром. Но шутки в сторону, я действительно уловил проблеск света в моем жалком состоянии. Прошу вас, не принимайте мои слова всерьез, но позвольте мне нести чушь, если мне этого хочется. Это забавляет меня и отвлекает мои мысли от худших вещей. Слушайте, я пошел и засунул все свои земные пожитки на аукцион и мне предстоит заново пополнять свои запасы, понимаете? Я не могу сидеть здесь вечно, так ведь?
— Нет, я боюсь, что не можете. Я провалился в ванную, а вы провалились в диван; и, между нами говоря, такими темпами мы оба провалимся в подвал в скором времени. Я бы хотел оставить вас здесь, но это не сработает. У нас обоих достаточно здравого смысла, чтобы понять это.
— Я не это имел в виду, Ти Джей; мне нравится ваше жилище. Я имел в виду, что не могу до бесконечности пользоваться вашей добротой.
— Ну, пусть будет так. Что вы предлагаете сотворить на основании этой проклятой книжки? Я полагаю, вам известно, как закончил Дез Эссент?
— Лежа на спине и испытывая позывы к рвоте. Да, я знаю. Но он совсем перестал шевелиться. Кроме того, он никуда не выходил из дома. У него не было целей. А я теперь хочу нацелиться на что-нибудь.
— И на что же вы предполагаете нацелиться? — рыжеватые брови старого книготорговца поднялись настолько высоко, что почти достали до волны седеющих волос над его воротником.
11
отсылка к книге писателя и литературного критика Литтона Стрэйчи «Выдающиеся викторианцы» (“Eminent Victorians”), в которой он с немалой долей скепсиса и остроумия пересказывает биографии кардинала Генри Эдуарда Мэннинга, архиепископа Вестминстера, Флоренс Найтингейл, сестры милосердия и общественной деятельницы, Томаса Арнольда, английского педагога и реформатора образовательной системы в Англии, который также был директором школы Регби и старался развивать нравственность в своих учениках, а также генерала Чарльза Джорджа Гордона, известестного британского генерала. Упомянутый здесь Дион Форчун доктор Арнольд мечтал дать мальчикам, которых он обучал, настоящее христианское образование, учил их классическим предметам и языкам и старался все христианские принципы поведения вложить им в головы, но парни, как бы он ни пытался призвать их к порядку, все равно каждую воскресную проповедь издевались над ним, выпускали крыс ему под ноги и делали прочие забавные вещи, а потом он их за это порол, считая, что так они искупают грехи и движутся к освобождению.