— Конечно, это же вполне логично.
— Нет, в этом жалком городишке это не так! Каждый год я вытаскиваю его на сцену, и эти дегенераты ходят под себя, веселясь за его счет. Затем они идут домой, переодеваются в чистое, маршируют в собрание и избирают его на следующий срок! Я этого не понимаю; словно бы каждый раз, когда я макаю ублюдка в дерьмо, он становится еще популярнее.
— Может быть, так оно и есть, — сказал дядя. — Может быть, все что ты делаешь — это предоставляешь им возможность сбросить накопившееся раздражение. Не имей они такой возможности, то Перикл, вероятно, не получал бы столько голосов.
— И вообще, — заметил один из гостей, дядин сосед по имени Анаксандр. — Пока приз достается тебе, имеет ли это значение?
Кратин едва не поперхнулся.
— За кого, пропади ты пропадом, ты меня принимаешь? — рявкнул он. — Да за все выигранные мной призы я не дам и дохлой жабы. Что, по-твоему, я хочу от жизни?
— Да ладно, брось, — приветливо ответил Анаксандр. — Вся эта болтовня о священной миссии предназначена для публики. Все знают, что не успеет хор сойти о сцены, поэт и политик отправляются вместе выпивать, и именно поэтому улицы наутро после фестиваля сплошь испятнаны лужами рвоты причудливых цветов. Готов поставить пятьдесят драхм, что если бы Перикл завтра умер, ты бы не знал, куда себя девать. Он твоя кормушка, а ты — его ручной шакал.
Кратин стал пурпурным, как вино в его кубке, и зарычал так, что я слегка перепугался, но мой дядя только улыбнулся.
— Именно такого дерьма я и ожидал от избирателя, — выговорил Кратин наконец, совладав с яростью. — Спорю на пятьдесят драхм, что ты голосовал за этого мелкого педика на последних выборах. Что, голосовал?
— Если говорить прямо, — сказал Анаксандр. — Да, голосовал. И что?
Кратин перегнулся через стол и плюнул Анаксандру в кубок.
— Теперь мы в расчете, — сказал он. — Ты отравил мое вино, я отравил твое.
Анаксандр не нашел эту выходку слишком уж смешной, и даже дядя нахмурился.
Тут мне пришло в голову, что я могу спасти ситуацию; я робко кашлянул и произнес:
— Но разве слова Анаксандра в определенном смысле не верны? Разве не ради призов или создания хороших пьес ты трудишься? Пьеса не становится хуже только оттого, что публика не уловила ее смысл.
Кратин повернулся ко мне с перекошенным лицом.
— Парень-то все-таки не такой уж и смышленый, — сказал он. — Если бы я хотел писать хорошие пьесы, я бы занялся трагедиями, и тогда меня, может быть, не выкидывали так часто со званых ужинов. Если бы все, чего я хотел, заключалось в сочинении ямбов, я бы не уродовался с комедиями, каковые в основном даются тяжким трудом; я бы писал об Эдипе, семерых против Фив и прочем тому подобном дерьме, выигрывал бы все призы в мире один за другим, причем никто не мог бы понять, о чем вообще эти трагедии, включая меня самого. Послушай-ка, я тебе кое что скажу. Если тебе когда-нибудь захочется стать комедиографом — храни тебя боги от этого, это по-настоящему дрянное житьишко, уж поверь — то подыщи себе объект для ненависти и ненавидь его изо всех своих сил. Для меня тут все просто — у меня есть Перикл и я по-настоящему ненавижу его. Поэтому я пишу комедии лучше, чем кто бы то ни было еще. Но ты юн, и потому, вероятно, не ненавидишь никого достаточно сильно, чтобы желать скормить ему его собственные еще теплые внутренности прямо с мясного крюка. Стало быть, тебе придется вообразить, что ты его ненавидишь. Представь, что он убил твоего отца, изнасиловал твою мать, нассал тебе на стенку и разломал подпорки для винограда. Порезав мизинец, говори: это Перикл виноват; если во время сбора урожая пойдет дождь, говори: опять Перикл портит погоду. Все, что пойдет в твоей жизни не так, записывай на своего врага. Действуя таким образом, ты добьешься возникновения у тебя в кишках как бы этакого комка медленно формирующейся какашки, которую тебе так или иначе придется выдавить из себя — и вот так ты начнешь писать комедии. Сперва ты целыми часами будешь строчить вульгарные оскорбления, вроде того, что у Перикла верблюжьи яйца, но вскоре поймешь, что это никуда не годится. Ты обнаружишь, что если хочешь кого-то ранить, нужно писать хорошо, чтобы публика, взрываясь хохотом, объединялась с тобой против твоего врага. Я и посейчас недостаточно хорош, чтобы добиться этого, но поздно плакать. Рано или поздно я заполучу его яйца в качестве сувенира, и уж после этого смогу удалиться от дел и отправиться выращивать бобы.
— Никогда тебе этого не удастся, — сказал дядя. — Или ты ничего не знаешь об афинянах?
— Я был комическим поэтом пятнадцать лет, — ответил Кратин. — Об афинянях я знаю больше, чем любой из живущих.