Еще на прошлой неделе костюм Франсуа пылился в дальнем углу нашего шкафа. Его единственный костюм. Свадебный он брал напрокат. А что, если и мне сдавать свою реликвию в аренду неимущим новобрачным? Или передать по наследству Морган? Она ведь столько сил положила, чтобы заполучить мужа!
Тип с мясистым затылком кладет на стойку квитанцию. Молча. Вместо человеческой речи — повелительный взгляд, на мелкий обслуживающий персонал он не намерен тратить слов. Так пусть потом не жалуется, что ему не с кем поговорить! Я больше не рискую строить догадки о том, что и кому выдадут, но не удивлюсь, если этот английский лорд уйдет с клубным галстуком и непромокаемым плащом.
Опять промах! Но весьма поучительный. Толстомясому выдают фиолетовый жакет, к рукаву, на месте неотстиравшегося пятнышка, пришпилена булавка. Служащая объясняет, что ничего нельзя сделать, так как происхождение пятна неизвестно. Я помалкиваю, хотя мне происхождение этого пятна отлично известно: клубничный пирог, который сунули в багажник впритык к одежде. Пятно действительно не отстирывается, поэтому я и перестала носить этот жакет. Затем стараниями Франсуа он оказался на улице — вместе с другим тряпьем в картонных коробках и кое-какой мебелью, разобранной на части. Выходит, этот тип роется, тряся перхотью, в мусорных баках, а потом приносит добычу сюда! Я бы с ним перекинулась парой слов. Не для того чтобы унизить, мне просто интересно, не попадалась ли ему красная юбчонка, которая была на мне, когда я познакомилась с Франсуа.
— Вы за свадебным платьем? — Приемщица поедает меня глазами. — Пришлось повозиться с подолом, он был сильно забрызган, но все отошло. Вам явно не повезло с погодой…
Она могла бы работать сыщиком. Держу пари, не пройдет и тридцати секунд, как она припомнит народную примету: «Дождь на свадьбу к погожему браку».
И я выигрываю пари! Девушка любовно разглаживает последние складочки на моем платье. Моем драгоценном идиотском платье, чудом уцелевшем при крушении нашего брака.
— Вы сдали его уже без пуговицы, — сообщает она с легким беспокойством в голосе.
Я киваю: может, и так. Платье я отыскала среди битой посуды и мебели, оно валялось скомканным на мостовой. Шестью этажами выше пускали солнечных зайчиков окна нашей квартиры, чисто вымытые, распахнутые настежь в ожидании новых хозяев. А немного спустя, спрятавшись за угол, я наблюдала, как Франсуа выходит из дома, садится в машину, за рулем — сияющая Морган. И вот так, вдвоем, они уносятся навстречу новой жизни.
Приемщица протягивает мне пакет:
— Вот, пожалуйста, мадам, оно совсем как новое. Ужасно жалко, что погода вас подвела. Но ведь все прошло хорошо, правда?
Я тупо гляжу на нее.
— Ах да, очень хорошо, замечательно, чудесный был праздник!
Нельзя же признаться этой бедняжке, что пятна на платье — одиннадцатилетней давности, и только сегодня утром их уничтожили, как и мой брак.
Выскакиваю на улицу, меня трясет — то ли от дикого хохота, то ли от рыданий. Но как бы там ни было, я крепко прижимаю к груди мое подвенечное платье.
2. Да воздастся нам
На судно они сели в Палермо. Каролина, Люк, Роберт, Сильвия и Марио. Последний слегка уменьшился в размере и поэтому путешествовал в погребальной урне из оникса.
Перед тем как обратиться в прах, Марио долгое время был прикован к постели. Смертельная болезнь протекала невероятно медленно, и, чтобы не скучать, он сам начал воздавать посмертные почести своей короткой жизни. Последняя воля Марио, оглашенная его сводной сестрой Каролиной, изрядно разочаровала друзей и знакомых. Неуемная фантазия молодого режиссера на сей раз породила лишь бесцветную церемонию, жалкую пародию на всем известный фильм. Избалованные его сногсшибательными импровизациями и мистификациями, придуманными будто в голодном бреду, друзья явно ожидали от Марио большего. Предвкушали какую-нибудь сумасшедшую выходку, даже несмотря на то что последние слова покойного заронили в души некоторые сомнения: а в своем ли уме покинул их приятель этот мир? Всю жизнь Марио только и делал, что богохульствовал, отрекался от родителей и упорно ненавидел сводную сестру Каролину только потому, что она не разделяла его пылкого стремления к кровосмешению. И этот человек, ко всеобщему недоумению, истратил свой последний вздох на сущую банальность: «Да воздастся нам по делам нашим…» Самые проницательные из его друзей пытались отыскать в этих словах некий скрытый смысл, но безуспешно.
Казалось, под конец жизни чувство юмора и потребность делать гадости оставили Марио.