[318]; тот, кто будет признан виновным, пусть будет наказан так, как наказывают виновного. Это же относится и к тем, кого обвиняют в убийстве; пусть имена их архиепископ назовет правителю города[319], и пусть правитель призовет [этих людей], если они будут сопротивляться, пусть он посадит их в тюрьму и держит там до тех пор, пока они должным образом не раскаются; если же они будут отрицать [свою виновность], то пусть их подвергнут испытанию горячим железом и святой водой с тем, чтобы узнать, виновны ли они. Пусть архиепископ укажет правителю или князю братоубийц, отцеубийц, убийц священнослужителей и других, кто виновен в подобных уголовных преступлениях; пусть он, сковав им руки, изгонит из страны, дабы они, подобно Каину, скитались по земле, как изгнанники». Епископ Север сказал: «Пусть будет подкреплено клятвой это справедливое решение князя. Ибо у вас, князей, меч для того висит на боку, чтобы вы чаще омывали его в крови грешника». Князь продолжал: «Тот, кто учреждает или покупает корчму, тот — источник всякого зла, откуда происходят кражи, убийства, прелюбодеяния и прочие дурные дела». А епископ Север [сказал]: «Тот пусть будет проклят». И князь сказал: «Если нарушитель этого постановления, корчмарь, будет схвачен, то его надлежит остричь и привязать к столбу; глашатай должен бить его, пока не устанет. Имущество виновника, однако, не должно быть отнято, но только напитки в корчме следует вылить на землю, чтобы никто не осквернил себя гнусным питьем. Если же будут захвачены люди, которые пили [в корчме], то их следует держать в тюрьме до тех пор, пока каждый из них не внесет в казну князя по 300 монет». Епископ Север сказал: «Что постановил князь, мы подтверждаем нашей властью». Князь продолжал: «Мы также совсем не разрешаем торговать в воскресные дни, так как в нашей стране люди чаще всего посещают торги по воскресеньям, чтобы в остальные дни заниматься своими делами. Если, однако, в воскресенье или другой какой-либо праздник, когда положено праздновать и быть в церкви, кто-либо будет застигнут за рабским трудом, пусть тогда священник заберет изделие [этого человека] и запряженный скот, обнаруженный при работе, а виновный пусть уплатит в казну князя 300 монет. Так же поступить и с теми, кто хоронит своих мертвых в поле или в лесу, зачинщики этого дела должны [дать] священнослужителю вола и 300 монет в казну князя; мертвого же пусть похоронят заново на кладбище верных. Это все то, что ненавидит бог и что отвратило св. Адальберта, и он оставил нас, своих овечек, и предпочел уйти поучать чужие народы. Поклянемся же вашей и нашей верой и присягнем в том, что не будем больше этого делать». Так сказал князь. А епископ, призвав св. Троицу и взяв кадило, стал слегка подымать крышку гробницы, в то время как остальные священники пели семь псалмов и другие молитвы, подобающие этому святому делу. Когда епископ приподнял крышку гробницы до конца и гроб был открыт со святыми мощами, то на всех, находящихся в церкви, снизошло такое приятное благовоние, что они в течение трех дней не нуждались в пище, как бы насытившись обильными кушаньями; за это время там выздоровело много больных. И когда князь, епископ и некоторые из придворных посмотрели [в гроб], они увидели, что лицо и одежда святого светлы, а тело его настолько уцелело, что казалось он служил в этот день святую торжественную обедню. Тогда священники запели «Те deum laudamus», а миряне «Kyrie eleison», и голоса их достигали неба. И князь, со слезами радости на лице, сказал: «О, блаженный Адальберт, мученик Христов, ты всегда и всюду относился к нам милосердно; взгляни же на нас с привычной тебе любовью и смилуйся над нами, грешными! Позволь нам, хотя и грешным, отнести тебя на твое место, что в Пражской церкви». И произошла удивительная, весьма изумительная вещь: если третьего дня они не могли тронуть надгробия с места, то теперь князь и епископ без труда сняли тело [святого] с саркофага. И покрыв тело шелком, они поместили его в верхнем алтаре так, чтобы народ смог принести дары, предназначенные богу и святому. В тот же день на алтарь было возложено 200 гривен.
вернуться
«божий суд» (испытание водой и огнем) был распространен в чешском обычном праве и нашел особенно отражение в записях чешских земских досок. См. Н. Jirecek. Slovanske pravo v Cechach a na Morave. Praha, 1903, d. I, str. 56.