Вскоре, поскольку у реки Мжи в лесу был вновь отстроен град Крживоклат, Оттона перевели [туда], и там под стражей воинов он провел три года.
35
В том же году — в то время, как князь Владислав и весь чешский народ радостно праздновали день своего покровителя Вацлава — к князю прибыл человек и заявил следующее: «В то время, как ты спокойно и беспечно пируешь, брат твой Собеслав и польский князь Болеслав опустошают нашу страну, грабят народ, расхищают его добро, — подобно тому, как растаскивают копну сжатого хлеба; лишь один я убежал с трудом, чтобы донести тебе об этом. Оставь пир, запри кладовые и поспеши в путь; Марс призывает тебя на битву. Несметные тысячи вооруженных врагов придут завтра»[546]. Они тотчас прервали пир, поспешно было собрано войско, которое направилось навстречу [врагу]; следуя вдоль берега реки Цидлины, оно остановилось у деревни Лучица. По другой стороне реки, не допуская грабежа и поджога, приближались отряды поляков. Подойдя к граду Ольдржиш[547] и оказавшись у реки Лабы, они отправили к князю Владиславу послов, лукаво заявивших: «Мы не несем с собой вражеских копий. Не хотим мы тебя победить: мы вас с братом хотим помирить.
то знай, что завтра мы перейдем реку, а остальное наступит после этого. Аминь». Князь Владислав ответил на это кратко:
Поверив, на несчастье, словам врагов и попавшись на их хитрость, он сразу, в ту же ночь, до восхода солнца, перешел реку[548] со своими воинами, и так они расположились друг против друга по берегам этой реки. Поляки же, видя, что их хитрость удалась, напали на страну, стали ее опустошать грабежами и пожарами. Забрав бесчисленную добычу, они разбили лагерь у моста Крживец[549]. Наши, слишком устав за эту ночь, уже не могли перейти реку обратно; они стояли ошеломленные.
36
Когда князь Владислав понял, что он коварно обманут, и увидел, что некоторые его люди нерадивы в сражении, его охватил гнев и негодование; в то же время в нем заговорила доблесть. Подобно тому, как громкая труба сзывает на войну воинов, так слова князя разбудили оцепеневшие души его [людей]. «О, чехи, — сказал князь, — вас, прославленных в свое время на суше и море, известных своей доблестью, отличавшихся победами, вас, притом еще при вашей жизни, подвергают издевательствам ваши данники, те, которым вы всегда внушали страх. Оружие ратное висит у воина сбоку; но если оно деревянное, много ли от него проку? Или лишь поляки могут мечи из железа носить? Какой же смысл нам тогда жить? Вечный позор угрожает потомкам нашим. Смотрите, наш хлеб превращен уже в пепел погасший, жилище в огне, а дым облаков достигает, пламя бушует в стране, а ваши сердца не страдают. И коли пламя не жжет ваши души, тогда, значит, сердца ледяные у вас, нет, холоднее льда. Если же сердце ваше устало, то, что же с желудком стало? Почему же [желудок], что голод познал, к справедливости не воспылал? Неужели вас не трогают женские рыданья и вопли, звуки которых достигают высокого неба? Кто может без содроганья слышать крики грудных детей, стоны беременной женщины или плач жены, которую похищают язычники? Кто может воздержаться от слез, если увидит, что его детей, как пискливых ягнят, убивают и отрывают от груди матери. Быть может, это вызывало бы меньшее сожаление, если бы это горе не причиняли столь недостойные. Даже в том случае, если бы я имел всего несколько щитоносцев, то и тогда я не упустил бы сегодня возможности испытать превратное счастье войны!» Вслед за этим князь со своим войском начал переходить реку; не тратя времени на поиски брода, воины в беспорядке — каждый с того места, на котором стоял у берега, — начали бросаться в реку и переплывать ее, готовые умереть за отечество. Горе и причиненная им обида придавали им силы. Они стремились любым способом, как могли, пусть даже ценой своей жизни, лишить врага радости победы. Но польский князь, о котором часто уже говорилось, на следующий день, во время переправы через реку Трутину[550], приказал, чтобы впереди шли все те, кто нес добычу, и те, кто обессилел, так как река не всюду была проходима. Сам князь остановился с легкой конницей на месте, которое, по его мнению, было наиболее удобно для сражения, готовый к сопротивлению и защите своих людей. Часто уже упоминавшийся Детришек[551], сын Бузы, видя, что происходит, отошел и, собрав в одно место стоявших рядом с ним своих воинов, сказал им: «Братья мои и соратники! Если у кого-либо из вас в теле есть частица трусости или боязни смерти, то пусть он или ее скорее отсечет, или теперь же покинет наш строй. Ибо человек, не ведающий того, как прекрасно умереть с оружием в руках, — ничтожнее морской травы».
546
Об этом говорится также в польской хронике Галла Анонима. (См. Указ. изд., стр. 474.) Оба сообщения сравнил В. Новотны (V. Novotny. Polsky vpad do Cech a bitva pri Trutine z 1110 r. — «Casopis spolecnosti pratel starozitnosti», XX, Praha, 1912, str. 126).
549
Расположение этих мостов точно неизвестно. Возможно, имеется в виду поселение Скрживаны у г. Нового Быджова. См. К. Нrdina. Указ. соч., стр. 212.