Выбрать главу

После того как человек из числа тех, которые неизвестны, вступил в эти безлюдные пространства[86] в поисках мест, пригодных для человеческого существования, его зоркому взгляду представились горы, долины и пустынные места. Как я полагаю, люди расположили свои первые поселения возле горы Ржип[87], между двумя реками, а именно, между Огржей и Влтавой[88]; здесь они основали свои первые жилища и с радостью стали устанавливать на земле пенаты, которые принесли на своих плечах[89]. Тогда старший, за которым остальные шли как за своим господином, обратился, между прочим, к своим спутникам с такими словами:

''О друзья [мои], не раз переносившие со мной тяжелые труды средь необитаемых чащ, остановитесь и принесите жертву, угодную вашим пенатам. С чудодейственной помощью их мы прибыли, наконец, в отечество, предопределенное нам судьбою. Это та, именно та страна, которую я, как помню, часто обещал вам: никому не подвластная, полная зверя и птиц, меда и молока; воздух [в ней], как вы сами убедитесь, приятный для жительства. Со всех сторон много воды, изобилующей рыбой. Здесь у вас ни в чем не будет недостатка, так как никто не будет вам мешать. Но поскольку в ваших руках будет столь прекрасная и столь большая страна, то подумайте, какое название будет наиболее подходящим для нее». Сопровождающие, словно под воздействием оракула, сказали: «Разве сможем мы найти лучшее или более подходящее название, чем [назвать её] по имени, которое ты, о, отец, носишь; и если твое имя Чех, то пусть и страна будет названа Чехией»[90]. Тогда старший, тронутый словами друзей, стал целовать землю, обрадованный тем, что страна названа его именем; встав и протянув обе руки к небу, он сказал: «Здравствуй, страна обетованная, желанная и искомая тысячи раз, лишенная людей со времени потопа. Приюти теперь нас и, памятуя о людях, сохрани нас невредимыми, умножая наше потомство из поколения в поколение»[91].

3

Если бы кто - либо попытался поведать современным людям о том, какие люди были в те времена, какие нравы были у них, сколь честными, простыми и добросовестными они были, насколько они были милосердны и верны по отношению друг к другу, какие скромность, умеренность и сдержанность были им присущи, если бы кто - либо попытался рассказать об этом нашим современникам, придерживающимся всего совсем противоположного, то он был бы обращен ими в посмешище. Вследствие сказанного, мы опускаем [описание] всего этого и хотим рассказать лишь немногое и вполне достоверное из того, что было в первое время. Век этот был чрезвычайно счастливым[92], люди довольствовались скромной жизнью и не ведали напыщенного тщеславия. Даров Цереры и Вакха[93] они не знали, так как их не было. По вечерам они ели желуди или мясо диких животных. Незагрязненные реки предоставляли им здоровое питье. Как свет солнца, как блага воды, так и поля и леса, даже браки были у них общими. По примеру животных, каждую ночь они вступали в новый брак, а с восходом солнца порывали узы трех граций и железные оковы любви. Каждый, лежа на зеленой траве под тенью дерева, наслаждался сном там, где его застигла ночь. Шерсть или полотно у них не были в употреблении; зимой им служили одеждой шкуры диких зверей или овец[94]. Никто не мог говорить «мое», но подобно тем, кто живет в монастыре, все, чем они обладали, они считали и на словах, и в сердце, и на деле — «нашим». Жилища их не имели запоров. Перед нуждающимися они не запирали дверей, так как ни воров, ни разбойников, ни бедных не было. И не было для них тяжелее преступления, чем кража или разбой[95]. Они не знали никакого оружия, за исключением разве только стрел, да и теми пользовались для охоты на зверя. Нужно ли об этом говорить еще? Увы! Благополучие превратилось в противоложное [явление], общее уступило [место] собственности. Если бедность раньше не была унизительной и пользовалась уважением, то теперь ее стали сторониться, как грязного колеса; страсть стяжания пылает в душе сильнее огня Этны. Вследствие распространения подобного рода пороков изо дня в день все хуже стали переносить друг от друга несправедливые [обиды], которые никто раньше не умел причинять, но не было еще ни судьи, ни князя, к которым можно было бы обратиться со своей жалобой. Поэтому, если только среди племени или в составе рода оказывался кто - либо, обладающий лучшими нравами и более уважаемый за свое богатство, люди добровольно обращались к такому человеку без его вызова, без свидетельства с печатью и с полной свободой толковали о своих спорных делах и о тех обидах, которые им нанесены. Среди таких людей выделился некий человек, по имени Крок[96], его именем назван град, заросший теперь уже деревьями и расположенный в лесу, что близ деревни Збечно[97]. Соплеменники считали этого человека совершенным. Он располагал большим имуществом, а при рассмогрении тяжб вел себя рассудительно; к нему шел народ не только из - его собственного племени, но и со всей страны, подобно тому как к ульям слетаются пчелы, так к нему стекался народ для разрешения своих тяжб. У этого столь многоопытного человека не было мужского потомства; но у него родились три дочери[98], которых природа щедро одарила мудростью не меньшей, чем обычно наделяет мужчин.

вернуться

86

Результаты археологических исследований указывают на ошибочность этого утверждения Козьмы. См. Ф. Граус. К вопросу о происхождении княжеской власти. — «Вопросы истории». М., 1959, № 4, стр. 145.

вернуться

87

Гора Ржип расположена в северо-восточной части Чехии, между реками Огрже и Лаба. В. Регель (Указ. соч., I, стр. 226) полагает, что вблизи горы Ржип, в плодородной долине нижней Влтавы, находились издревле селения племени чехов. По мнению З. Неедлы (Z. Nejedly. Stare povesti cecke jako historicky pramen. Praha, 1953, str. 48-49), предание о приходе чехов отражает лишь передвижение одного из племен чехов внутри страны, переход его из основного, первоначального, места поселения в чешской Хорватии дальше в глубь страны, в среднюю Чехию, которая, вначале не была славянской.

вернуться

88

Огрже и Влтава — притоки р.Лабы.

вернуться

89

Данное место «Хроники» находится в противоречии с другим сообщением Козьмы о введении идолов и богов в Чехии сестрой Либуше — Тэткой. См. Ф. Граус. К вопросу о происхождении..., стр. 145 и cл.

вернуться

90

Это предание является предметом больших споров историков. Представители «бойской теории» (Г. Добнер и др.) доказывали бойское происхождение имени «Чех» («Boemus») и дошли до отождествления Чеха с Сиговесом, под (предводительством которого, согласно Титу Ливию, бойи завоевали Богемию и дали ей свое имя. Противники «бойской теории» (И. Яблоновский и др.) считали, что «Boemus» является латинским переводом первоначального понятия «Чех». В. Регель (Указ. соч., I, стр. 225 и cл.) рассматривает данное предание как типичный прием людей позднейшего времени объяснить происхождение названия своего народа (аналогичный прием объяснения названий характерен и для других народов: германцев, поляков и Др.). Многие историки XIX-XX вв. вплоть до последнего времени считают сказание о Чехе мало ценным, типичным «именным преданием» (так называется предание, которое объясняет происхождение чего-либо по имени объекта, в данном случае — названия «Чехия» по имени «Чех»). Неедлы (Z. Nejedly. Указ. соч., стр. 16 и сл.) указал на очень важные рациональные моменты предания. Обращаясь к варианту предания о приходе Чеха позднейшего чешского хрониста Далимила (XIV в.), Неедлы указывает, что у последнего уточняется, откуда пришли чехи (из страны хорватов); в связи с этим З. Неедлы напоминает, что протославяне — «народ погребальных урн» — пришли в Чехию из северо-восточной Чехии, из страны, которая когда-то называлась Белая Хорватия. В связи с этим, по Неедлы, можно допустить, что данное предание сохранило воспоминание народа о передвижении одного из чешских племен. Предание о Чехе, согласно Неедлы, имеет «очень глубокие корни» (Z. Nejedly. Указ. соч., стр. 17). Описание заселения страны чехами у Козьмы очень напоминает «Энеиду» Вергилия, а речь Чеха к чехам — речь Энея к троянцам.

вернуться

91

Автор в качестве формы изложения избирает речь или послание. Содержание для них он черпает из народных преданий. Помимо обращения Чеха, в этом отношении характерны речи Либуше (К, I, 5), Тыра (К, I, 12), Болеслава II (К, I, 33), Бржетислава I (К, II, 13), послание Болеслава II к императору Оттону I (К, II, 23) и. послание маркграфини Матильды Тосканской к герцогу Вельфу (К, II, 32).

вернуться

92

Описание «золотого века» — мотив, характерный для многих древних (Гесиод, Сенека, Цицерон, Тацит, Овидий) и средневековых (Боеции, Лактанций и др.) авторов. Козьма мог встретить описание «золотого века» у хрониста Регинона, которым широко пользовался. Многие историки, особенно немецкие, ценность предания Козьмы о «золотом веке» брали под сомнение, отрицая народный и чешский характер этого предания. Против этой точки зрения выступил З. Неедлы (Z. Nejedly. Указ. соч., стр. 18 и сл.). Подчеркивая традиционные элементы в описании Козьмы, Неедлы, однако, отметил, что в предании «сохранились следы исторической действительности, воспоминание о перг.обытном общественном устройстве и Чехии». По мнению Ф. Грауса, распространенный мотив о «золотом веке» Козьма переработал в феодальном духе. Очевидно, это предание, по замыслу Козьмы, должно было служить укреплению феодального общества. См. F. Graus. Dejiny venkovskeho lidu. D. I. Praha, 1953, s. 289.

вернуться

93

Церера — богиня плодородия. Вакх — бог вина.

вернуться

94

Аналогичное рассказано о скифах у Юстина (Justin, II, 2, 9) и в «Хронике» Регинона.

вернуться

95

Ф. Граус обращает внимание на противоречие в характеристике древних чехов у Козьмы: с одной стороны, хронист говорит, что древние чехи не знали воровства, с другой — что воровать считалось самым тяжким грехом. Это противоречие, как и другие, Ф. Граус объясняет так: «... текст Козьмы заставляет предположить, что он обработал более древние предания, сократив и отредактировав их, в результате чего и возникли противоречия» (см. Ф. Граус. К вопросу о происхождении княжеской власти. — Указ. изд., стр. 149).

вернуться

96

Некоторые историки (например, К. Крамарж, А. Брюкнер) считали оказание о Кроке, как и другие сказания, выдумкой Козьмы. По мнению Нееды, главное в этом сказании — не в имени, а в том, что герой его был не князем, а судьей, что свидетельствует, по мнению Неедлы, о переходном периоде в истории чешских племен — от простых старейшин к руководящему лицу в племени (Z. Nejedly. Указ. соч., стр. 11 и сл.).

вернуться

97

Существование града, названного Козьмой, не подтверждено археологическими данными. См. R. Тurek. Die fruehmittelalterlichen Stammesgebiete in Bohmen. Praha, 1957, S. S, 32.

вернуться

98

Предание о трех дочерях Крока считалось некоторыми историками, особенно немецкими, разновидностью чешских сказок, в которых обычно фигурируют три сестры. Этим историкам возразил З. Неедлы, указавший на рациональное зерно в каждом предании. См. Z. Nejеdly. Указ. соч., стр. 25.