Длительное молчание.
— Я не говорил, что мы просто друзья.
— Что ты хочешь этим сказать?
Мое дыхание прерывается, честно говоря, я становлюсь клише из фильма, наклоняясь ближе к дверному косяку, напряженно ожидая его следующих слов. Он вдруг замолкает, задумавшись. Молчание тянется мучительно долго — или всего несколько секунд, я понятия не имею, но это пытка. Ожидание в этом укромном месте, где я случайно оказалась — это сущая мука.
Я прячусь, как чертов извращенец, но не могу вырваться.
— Мы не спали вместе, если ты об этом спрашиваешь.
Его мама смеется.
— Я не об этом спрашиваю, но спасибо за информацию. О, и раз уж мы об этом заговорили, пожалуйста, скажи мне, что ты используешь защиту…
— Остановись. Не говори этого. Боже.
Я представляю, как она небрежно приподнимает бровь, совсем как ее сын.
— Будь осторожен, вот и все, что я хочу сказать.
— Ты произнесла эту речь два года назад.
— Ну, это никогда не бывает лишним. Последнее, что тебе нужно — это твоя зарплата, идущая на алименты.
— Скарлетт не такая — мы не... — Кажется, он плотно сжимает губы, выдыхая воздух. — Мам, можно я тебя кое о чем спрошу, и ты пообещаешь, что не будешь сходить с ума?
— А когда я сходила с ума?
— Э-э... все время.
— Хм, я уверена, что это неправда.
Роуди громко вздыхает.
— Могу я спросить тебя кое о чем или нет?
— Ну конечно! И я обещаю, что не буду волноваться.
В кухне воцаряется затянувшаяся тишина.
Мои ладони начинают потеть.
— Ты веришь, что кто-то может влюбиться за несколько коротких недель? — он спрашивает так тихо, что, клянусь, мои уши играют со мной злую шутку. — Потому что я вот-вот сойду с ума.
Его мама тоже молчит.
— Я пишу любовные романы, милый, — медленно произносит она. Осторожно. — Конечно, я верю, что ты можешь быстро влюбиться. — Она делает паузу. — Так вот как ты относишься к Скарлетт?
Еще одна долгая, мучительная пауза, и все затаили дыхание.
— Даже не знаю. Она — все, о чем я могу думать, понимаешь? Я не могу ни на чем сосредоточиться, когда ее нет рядом, а это большая часть времени, и все, что я хочу делать, это проводить время с ней.
Его мама загадочно напевает:
— Хммм.
И теперь Роуди в ударе, вытащив слова наружу.
— Сначала она была просто девушкой, которую я не пускал на ночь в бейсбольный клуб, верно? Потому что парни такие тупицы... — Его голос прерывается, он раздраженный. — В любом случае, это нормально? Она мне снится, и все такое.
Я — все, о чем он может думать?
Он видит меня во сне? Он говорил это и раньше, но всегда, когда мы шутили.
— Конечно, это нормально, когда тебя кто-то привлекает…
— Меня не просто влечет к ней, мама. Это как... я не знаю, это как...
— Это как что?
Он разочарованно стонет.
— Даже не знаю.
— В любви вообще нет смысла, дорогой. Может, тебе стоит спросить своего отца? — она хихикает. — Боже, он понятия не имел, что делал, когда мы начали встречаться. Это было как крушение поезда.
— Я не собираюсь говорить с папой о своей личной жизни. — Он в ужасе от этой мысли.
— Что ты собираешься делать?
— Я думаю, что влюблен в нее, — подтверждает его голос, повторяя слова, ошеломляя всех. — Или влюбляюсь в нее, неважно. Чувствую что-то. Я ни хрена не понимаю, что со мной происходит.
Теперь он смеется, и глубокий тембр заставляет меня отступить в шоке. Обмякнув, я прислоняюсь спиной к стене, прижимая ладони к пылающим щекам.
Роуди влюбляется в меня?
Он любит меня.
О боже, он влюблен в меня?
«Скажи это еще раз, Стерлинг», — мысленно умоляю я, жадно ловя слова. Только еще один раз.
— Ты обсуждал это с ней?
— Боже, нет! — он кричит. — Ты что, спятила?
Мне приходится прижать ладонь ко рту, чтобы не захихикать, когда миссис Уэйд смеется.
— А почему нет?
— Я не готов признаться ей в этом дерьме, мама. Я не знаю, что она скажет, и я не мазохист.
— Я просто спросила, Стерлинг, успокойся. Ты такой чувствительный, — миссис Уэйд снова хихикает. — Пожалуйста, перестань смотреть на меня таким взглядом, ты ведешь себя нелепо.
Похоже, он скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула.
— Я не собираюсь обсуждать с ней свои чувства.
— А почему нет?
— Потому что. — Голос у него суровый, решительный. — Не думаю, что она чувствует то же самое. Прошло только два месяца.
— Почему ты так говоришь? — мягко спрашивает она, и мне кажется, что если я выгляну из-за угла, то увижу ее руку, успокаивающе лежащую на его предплечье. — Два месяца — это очень долго.
— Скарлетт... — Его голос прерывается. — Умная, красивая и... пугающая.
Пугающая?
Я?
Я его пугаю? Он что, бредит?
Я пять футов пять дюймов не смогла попасть в колледж моей мечты, даже подав заявление и дважды подав апелляцию на отказ. Половину времени я хожу в штанах для йоги, а вторую половину он видит меня только в пуховых зимних куртках.
Что в этом такого пугающего?
Стерлинг Уэйд — шесть футов два дюйма твердых мышц и загорелой кожи. Гладкие плоскости и мужественные линии. Он сильный и забавный, и я вижу его во сне каждую ночь с тех пор, как мы встретились. Я мечтала встретить такого парня, как он, когда была моложе, представляя себе идеальную пару для себя.
Он настолько близок к совершенству, насколько это вообще возможно.
И, боже милостивый, этот мальчик любит меня.
Его голос, глубокий баритон, от которого у меня по спине всегда пробегает дрожь, мягок, когда он описывает меня своей матери.
— Она независима, ей наплевать на то, что я играю в бейсбол или что я, ну ты понимаешь, популярен или что-то еще.
Я съеживаюсь. Из-за этой части я кажусь такой идиоткой. Неужели он действительно так думает? Что мне плевать на то, что он играет в бейсбол?
Мои руки дрожат, когда я подношу их к лицу, прохладные ладони прижаты к моим пылающим щекам, смущенная этой последней частью его оценки.
Что он со мной делает?
Что мне делать с собой теперь, когда я получила эту новую информацию?
Я не могу войти в кухню и вести себя нормально, как будто только что не слышала, как он эмоционально разговаривал с матерью.
Я не могу.
Я вся красная с головы до ног, все еще прижатая к стене в своем укрытии за углом, рядом с кухней, всего в нескольких футах от того места, где они сидят.
Миссис Уэйд хмыкает, не впечатленная.
— Ей наплевать, что ты играешь в бейсбол? Бейсбол — это твое будущее. Она тебя поддерживает? Она заботится о тебе?
— Расслабься, мама, я не это имел в виду. Я просто имел в виду, что она не встречается со мной, потому что я играю в мяч. Она занимается морской биологией. Выпускница, наверное. И ненавидит вечеринки.
Что? Я не ненавижу вечеринки!
Отнюдь нет.
Но они — неизбежное зло, если я твердо решила не становиться отшельницей, изолируя себя в крошечной лачуге, которую называю домом.
— Кажется, ты говорил, что познакомился с ней на вечеринке?
— Так и было. — Он ерзает на стуле. — Но она только что оправилась от простуды, и друзья притащили ее туда. Вся эта ночь закончилась не очень хорошо. Я не знаю, почему она продолжала возвращаться.
Наконец я слышу улыбку в голосе его матери.
— Она вернулась за тобой, милый мальчик.
— Не называй меня милым мальчиком, это звучит так, будто мне пять лет.
— Она нравится тебе, потому что она другая. — Похоже, миссис Уэйд довольна. — Теперь это имеет для меня больше смысла. Хм, должно быть, это большое отличие от обычного.
Я знаю, что она имеет в виду: охотницы за спортсменами. Золотоискательницы. Поклонницы. Женщины, которые встречаются с мужчинами только из-за их статуса в кампусе.
— Да, поначалу это было странно, — признается Роуди. — Иногда я уже не знаю, что сказать рядом с ней, или куда положить руки — например, я просто хочу обнять ее все время, и мне плевать, что у нас еще не было секса. — Длинная пауза. — Ладно, это ложь, мне абсолютно не наплевать, что у нас не было секса, но я не хочу ее пугать. Она такая умная, мама.
— Ммм. — Похоже, его мать чем-то занята. — Что еще?
— Я имею в виду, что сначала, когда она начала приходить в наш дом, это было случайно, и мы просто сидели там, играя в игры, потому что нам было скучно. Я… — Он остановился. — Мама! Господи, ты же сказала, что не собираешься записывать все это дерьмо! Никаких записей!
— Что? Это моя работа! Я не буду использовать ваши. Это вымысел! Кроме того, я пишу исторический роман, а не современный, так что никто не узнает, что это ты.
Мать Роуди пишет любовные романы? Это потрясающе. Почему я этого не знала?
Я не слышу остальную часть их разговора. Пятясь, я на цыпочках поднимаюсь по узкой лестнице, тихо, как церковная мышь, пока не достигаю святилища его спальни. Стоя в ногах кровати Роуди, я тяжело дышу, глядя на его темно-синее покрывало и четыре подушки, сложенные в изголовье кровати.