Но он ещё не знает этого. На самом деле, он понятия не имеет. На данный момент руины — это просто место, куда он может сбежать, пока он думает о Шине и их предыдущей ссоре. Он идёт по подъездной дорожке и перешагивает то, что осталось от передней стены, и только потом понимает, что покинул комнату в такой спешке, что всё ещё босиком и в одних джинсах и толстовке.
Может, она действительно беременна? Скажет ли она ему сейчас, даже если да? Будет ли он поступать правильно в любом случае? Ленни углубляется в здание и закуривает сигарету. Он даже не уверен, что сейчас правильно.
Тишина. Единственными звуками являются звуки близлежащих волн, мягко достигающих берега. С океана дует бриз и проникает сквозь руины, принося свежий воздух с запахом моря. Этой ночью ни тепло, ни особенно холодно, а движения на тупиковой дороге практически нет. Ведь приезжает сюда мало кто, особенно в межсезонье. Там есть полуразрушенный мотель, участок пляжа, а в нескольких милях дальше — захудалая забегаловка с видом на океан. Он и Шина — единственные, кто остановился в мотеле; его машина — или, вернее, машина его матери, которую он одолжил для этого отпуска, — стоит одна на маленькой парковке.
Со своей возвышенности на дюнах он может видеть весь мотель. Свет в их комнате был выключен. Он задаётся вопросом, решила ли Шина пойти спать? Он смотрит на часы, внимательно вглядываясь в циферблат и пытаясь разглядеть положение стрелок в темноте. Время чуть позже восьми. Он бросает сигарету и решает вернуться в комнату, когда видит силуэт человека, покидающего парковку, пересекающего улицу и начинающего подъём по дюнам.
— Шина, — говорит он, когда она появляется в поле зрения. — Что ты делаешь?
— Я хочу пойти поплавать, — говорит она ему.
Закутанная в тёмное одеяло, она похожа на беспокойного босоногого монаха, блуждающего по пескам. Единственным ключом к её истинной личности являются её яркие глаза и прядь тёмно-рыжих волос, выглядывающих из-под капюшона, который она сделала из одного конца одеяла.
— Недостаточно тепло. Вода, наверное, очень холодная.
— Ты боишься, что со мной может что-то случиться? — она неудержимо хихикает.
Он смотрит ей в глаза. Она под кайфом.
— О чём ты?
— Я выпила пару бутылок пива, которые ты принёс, и приняла дозу мескалина, — говорит она, смеясь так, будто это самая истеричная вещь, которую она когда-либо слышала. — У тебя было две, одна ведь для меня?
— Ну давай же, — он тянется к ней. — Давай вернёмся внутрь и поговорим.
— Не о чем говорить. Ничего из этого ничего не значит, верно?
— Мне нужно знать, если ты…
— Тебе не нужно ничего знать, — она движется мимо него, глубже в руины. — Я иду на пляж, ты идёшь?
— Там слишком опасно. Темно и…
— О, проветримся.
Одеяло колышется на ветру.
— Что под одеялом, Шина?
Она улыбается.
— Я.
— Как угодно, — вздыхает он. — Хочешь бегать здесь голой, хорошо, нокаутируй себя. Я возвращаюсь внутрь.
— Это наша последняя ночь.
Он останавливается, смотрит на неё.
— Вместе, — уточняет она. — После сегодняшней ночи всё закончится.
Он чувствует, как его голова медленно кивает, словно без его согласия.
Шина сбрасывает одеяло. Оно падает на землю к её ногам. В тени и скромном лунном свете она выглядит неземной, призрак с глазами лани, кремовой кожей и огненными волосами, посланный опьянить его, захватить или, возможно, наконец освободить. А может, просто тогда речь была вообще не о нём. Может быть, этого никогда не было. Может быть, она освобождается в этот момент. Он не может быть полностью уверен.