Единственным зеркалом в комнате была модель в полный рост, прикрепленная к задней части двери, что делало невозможным смотреть в этом направлении, не видя себя. Сначала он какое-то время стоял перед ним, глядя на своё отражение так, как будто никогда раньше его не видел. Но это не имело ничего общего с нарциссизмом. Его отражение беспокоило его. Он включил телевизор, скинул туфли и забрался на кровать. Матрас был тонким, но подходящим, хотя и не совсем удобным, и было приятно растянуться и расслабиться после стольких часов в машине.
По местному каналу показывали классический фильм «Африканская королева», так что он некоторое время смотрел его. Но вскоре его мысли блуждали, а глаза скользили по потолку с водяными знаками и всем трещинам и линиям, пересекающим штукатурку над головой.
Он скатился с кровати, подошёл к двери и открыл мобильник. Нажатие кнопки привело его к голосовой почте, и второй выбор воспроизвёл сообщение, которое его мать оставила ему ранее. Хотя он уже слушал его однажды, он чувствовал необходимость сделать это снова.
«С днём рождения, дорогой, это мама».
Ленни улыбнулся. Ему нравилось, как его мать всегда называла себя, когда оставляла ему сообщение. Как будто иначе он понятия не имел, кто она такая.
«Я так скучаю по тебе. Ты получил открытку, которую я отправила? Я уверена, что у вас с Табитой есть планы, просто хотела сказать, что люблю тебя. С днём рождения».
Он снова проиграл сообщение, и его глаза наполнились слезами.
С ней всё будет в порядке, уверял он себя. Кроме того, было бы лучше, если бы она думала, что он где-то празднует.
Он захлопнул телефон и отдёрнул занавеску настолько, чтобы выглянуть в окно на стоянку за окном. Закусочная была ещё открыта, но уже почти пуста. Пара фар пронеслась по шоссе и исчезла, вернув дорогу во тьму.
Зазвонил телефон, напугав его. Он проверил имя на своём мобильном. Табита. Христос… Почти час ночи, а она была в обычном своём состоянии.
— Привет, Таб.
Приглушённый кашель, а затем:
— Ленни?
— Да, ты в порядке?
Тяжёлое дыхание и то, что могло быть тихим рыданием.
— Таб, ты в порядке?
— С днём рождения, детка, — сказала она невнятным голосом. — Счастливого…
— Тебе нужно пойти поспать, хорошо?
— С днём рождения, я…
— Всё в порядке, пора немного отдохнуть. Утром тебе станет лучше.
— Просто… с днём рождения, хорошо?
— Хорошо. Спасибо.
— Где ты?
— В Нью-Гэмпшире. В мотеле.
— Ты с той женщиной? С подружкой, которая у тебя была, эта…
— Шина? Ради бога, она мертва.
— Я знаю тебя, я знаю, что ты делаешь, чёртов лжец!
Ленни потёр глаза, надеясь, что это уменьшит головную боль, которая уже пульсировала в висках.
— Если ты продолжишь так пить…
— Да пошёл ты!
— Ладно, мне пора. Повесь трубку и иди спать.
— Я не могу уснуть, — сказала она уже более спокойным голосом, но всё ещё дрожащим.
— Выключи свет и положи голову на подушку. Я позвоню тебе завтра.
— Я боюсь. Мне снятся плохие сны, Ленни.
— Нечего бояться.
— Они о тебе. Они меня пугают.
— Это всего лишь сны.
— Ты мёртв во сне, Ленни, — она начала плакать. — Ты истекаешь кровью.
Ледяной ветерок пощекотал его шею.
— Тебе приснился кошмар, вот и всё.
— Ты истекаешь кровью.
— Я не истекаю кровью. А сейчас иди спать.
Она всхлипнула, потом снова закашлялась.
— Я тебя люблю.
— Я знаю, что ты меня любишь.
— А ты всё ещё меня любишь?
Он откашлялся, заставил себя сглотнуть.
— Да.
— Ты уверен?
— Да, я уверен.
— Ленни, ты вернёшься?
Он представил её сидящей в постели, обнажённой, почти без сознания и изо всех сил пытающейся поднести телефон к уху; вокруг валяются пустые бутылки из-под водки, пепельница на ночном столике переполнена окурками, подводка для глаз смазана и размазана по щекам, волосы спутались. А на колене этот ужасный шрам.
— Да, — сказал он, закусив нижнюю губу, будто это могло каким-то образом освободить его, если его ответ окажется ложью. — Но через несколько дней. Я позвоню тебе завтра. Повесь трубку и иди спать.
Табита пробормотала что-то неразборчивое, и линия оборвалась.
Он положил телефон на тумбочку и повернулся к кровати.
Краем глаза мелькнуло что-то тёмное.
В ужасе Ленни обернулся, вскинув руки в защитном жесте.