– Как вам объяснить, – Нефедова на секунду задумалась, ее тон снова изменился. – Юрий действительно собирался в Архангельск… Одно время. Да, собирался. Дело в том, что как-то в поезде он встретил мужчину, и тот обмолвился, что сам из Архангельска, или направляется в Архангельск, во всяком случае у них в разговоре что-то промелькнуло об этом городе. И мы с мужем подумали, что неплохо бы и Юрию туда поехать…
– Это после истории с вытрезвителем?
– Ох, Галина Анатольевна, – скорбно усмехнулась Нефедова. – И дался вам этот вытрезвитель! Не понимаю, зачем связывать разные события… Все мы были молоды, всем хотелось чего-то необычного. Вы согласны со мной, Павел Михайлович?
– Я не очень четко уловил вашу мысль, – Кокухин развел руками. – Скажите, когда уехал ваш сын?
– Не помню точно, где-то в январе.
– Он выписан второго января. А нападение на вытрезвитель совершено тридцатого декабря. Другими словами, вы отправили его в течение трех дней. Так?
– Отправили! – воскликнула Нефедова. – Павел Михайлович, зачем же так? Произошло некоторое наложение событий…
– К тому же в документах указан один город, а поехал он совсем в другой, – заметила Галина Анатольевна.
– Юрий передумал, – холодно пояснила Лидия Геннадиевна, поняв, что люди, сидящие перед ней, не желают проникнуться тонкостью ее чувствований. – Да, он не поехал в Архангельск. Он уехал в Рязанскую область, если для вас это так важно.
– Куда именно? – спросил Кокухин.
– В Касимов. К тетке. Сестре моего мужа. Я сама отвезла его в Москву и проследила, чтобы он сел на поезд, идущий в Рязань.
– Вы ему не доверяли?
– Я – мать! – значительно, с ноткой оскорбленности, произнесла Нефедова.
– С какой целью вы внесли в документы о выписке заведомую ложь? – бесстрастно спросила Галина Анатольевна. – Зачем вы указали Архангельск, если сами посадили его на рязанский поезд?
– Галина Анатольевна! – с укором воскликнула Нефедова. – Как бездушно вы раскладываете по полочкам святые материнские чувства!
Засыпкина не стала говорить ей о том, что бездушие проявила как раз Лидия Геннадиевна. Зная о том, какой славой пользуется ее сын, она отправляет его на перевоспитание к старой беспомощной женщине, у которой своих забот полон рот – работа, дети, дом, хозяйство. Другими словами, попросту спихнула его с плеч.
– Ну что ж, Лидия Геннадиевна, будем считать, что положение прояснилось. Осталось проверить ваши показания.
– Как?! Вы мне не верите?! – она повернулась к прокурору.
– Видите ли, Лидия Геннадиевна, – сдержанно ответил Павел Михайлович, – сейчас не имеет значения – верим мы вам или нет, верите ли вы мне… Совершено преступление. В этом преступлении замешан ваш сын.
– Нет, вы что-то путаете! Юра мог запустить снежок в окно вытрезвителя. Мог. Не отрицаю. Мог без разрешения проехаться на колхозной кляче… Но преступление… Нет.
– Разберемся, – пообещал Кокухин.
– Надеюсь, – сказала Нефедова, поднимаясь. – Если бы вы знали, каким успехом он пользуется у девочек! Вы видели, как я его одеваю? Не будете же вы отрицать, что он, кроме всего прочего просто красивый молодой человек! – выдержка изменила Нефедовой и она заговорила плачущим голосом. – И, имея в жизни все это, спутаться с какими-то алкоголиками, которым для счастья не нужно ничего, кроме стакана червивки?! Зачем это ему?! Зачем! Должны же вы понимать людей хоть немного! Юра рожден для хорошей, достойной красивой жизни! А вы пытаетесь втолкнуть его в эту кошмарную историю только потому, что он совершил несколько шалостей? Вспомните свою юность! Неужели…
Не договорив, Нефедова покинула кабинет. Пока шла по улице, немного успокоилась. А придя домой, увидела, как младший сын выволакивает из-под дивана окровавленные джинсы, увидела на вешалке зеленый пушистый шарф. Почувствовав слабость, невольно села на стул. И рука ее, повисшая вдоль тела, коснулась чего-то мокрого, холодного – это были знакомые полусапожки сорок третьего размера.
Будет золото!
Весь ход следствия позволял сделать предположение, что золото, которое продавал Дергачев в последний день своей жизни, привез Нефедов. Где он мог взять золото? Этот вопрос тут же рождал следующий: не было ли в последнее время ограблений в Калужской, Рязанской или соседних с ними областях? Такое допущение обосновывалось тем, что слесари, работавшие с Дергачевым, видели у него золотые кулоны, перстни, небольшие бляшки, изображавшие знаки зодиака – стандартный товар ювелирного магазина.
Каждое расследование интересно не только успехами и находками. Неудачи тоже говорят о ценности версии, оплошности тоже бывают разными. Были срывы и в этом деле, но они не оказали существенного влияния на расследование.
В соседние области послан запрос: не было ли в последнее время ограблений ювелирных магазинов, не похищались ли золотые изделия? Из Рязани приходит ответ: три дня назад в Касимове ограблен универмаг, похищены часы и другая дребедень. О золоте ни слова.
И вот тут возникает непредсказуемое положение, когда из-за недомолвки, оборванной фразы, паузы в разговоре возникает как бы провал в ходе следствия.
Сопоставим подробнее.
Информация из Рязани: в Касимове ограблен универмаг, похищены часы, карты, две пары ботинок, бинокль.
Информация, которая поступает Зобову: В Рязанской области ограблен универмаг, похищено около полутора сотен часов. Все. Человек, докладывающий сведения, на этом фразу обрывает.
Сообщение в таком виде звучит однозначно: Рязанская область отпадает. Произнеси сержант слово “Касимов” и вся цепочка разрозненных фактов тут же соединилась бы в прочную логическую цепь. Но поскольку сержант не произнес названия города, а в сообщении не указано о пропаже золота, для всех участников поиска как бы срабатывает сигнал: Касимов отпадает, версия об ограблении отпадает, Нефедов, как доставщик золота, отпадает. И вся программа обесценивается. Значит, необходимо разрабатывать новую программу, и что самое обидное – ложную.
Без срывов не бывает, говорит Виктор Алексеевич Белоусов. И не надо их бояться, иначе впадешь в робость, в неуверенность, сама боязнь срыва угнетает и сковывает. Если веришь в себя, веришь в свою версию, которая объясняет для тебя преступление, не торопись отказываться от нее.
Попробуем восстановить события ночи на двенадцатое марта. Только что сержант произнес: "В Рязанской области несколько дней назад совершено ограбление универмага, похищены часы…” Сообщение не вызывало сомнений, но была в нем неуловимая недоговоренность, допускавшая вероятность иных, более полных сведений. При одном только воспоминании об этом, не прикладывающемся к следствию ограблении, словно какая-то заноза цеплялась в сознании за слова: Рязанская область, универмаг, несколько дней назад…
И около часа ночи, преодолевая колебания, неопределенность ощущений, Гурьев звонит в Калугу, набирает номер больницы, где лежит его друг, полковник Мандров Анатолий Степанович – начальник уголовного розыска города. Трубку долго не поднимают, потом гудки прекратились, идут мучительные секунды молчания и, наконец, слышится сонный голос Мандрова.
– Анатолий Степанович! Прости ради бога! Гурьев по душу твою! Не разбудил?
– Издеваешься? Говори, чего надо.
– Слушай, вспомнил я, что есть у тебя в Рязани друг и тоже вроде по уголовному розыску, а?!
– Есть, – хрипло со сна говорил Мандров. – Фомин. Начальник уголовного розыска области. Память же у тебя… В час ночи вспомнить Фомина…
– Что, хорошая? – усмехнулся Гурьев.
– Не знаю, хорошая ли, но направленная. Тебе нужен человек из Рязанского уголовного розыска и ты вспомнил не только того человека, но и кто его друг, в какой больнице лежит… Ладно, в чем дело?