Сразу отметим, что это меньшинство, поскольку оно попадает в положение ответственных исполнителей диктатуры партии, как правило, отрывается от народа, начинает психологически противопоставлять себя (не как класс, а как правящая группа) всему народу. Иначе это меньшинство и не может действовать, постольку поскольку оно хочет добросовестно выполнять волю партийной диктатуры.
Постепенно, по мере своего продвижения по партийной лестнице, это меньшинство впадает в состояние постоянного страха за свое будущее. Этот страх, как сознание вины за свои деяния перед народом, заставляет эту категорию людей цепляться за начетничество, догматизм, за исторически мертвые или безнадежно устаревшие авторитеты. Никакие постановления ЦК, никакая борьба с проявлением этого страха (в частности, на XX съезде), действительно мешающего представителям правящего слоя активно проявлять свои волю и инициативу, не способны изменить психологического состояния этого меньшинства. Ибо никакие решения ЦК и съездов партии не могут устранить причины, лежащей в основе отношений политической бюрократии и народа — тирании над ним. В этом, отметим попутно, — одно из главнейших противоречий современного ревизионизма в СССР. Выйти из этого противоречия можно, лишь сделав выбор между политической бюрократией и народом. Но, кроме того, начетничество, догматизм, бюрократическое отношение к самой идее коммунизма произрастают не только из косности, пассивности, оппортунизма, но и из раскрытия, рано или поздно, того, что «пролетарская» или «социалистическая» культура, как творческий двигатель, есть фикция.
Отмежеванию правящего меньшинства партии от ее большинства содействует наблюдаемое во всех областях жизни стремление большинства интеллигенции и рабочих остаться в научном или техническом слое советской иерархии, т. е., иначе говоря, насколько возможно отмежеваться от деятельности, связанной с прямым навязыванием народу требований партийной диктатуры. Разумеется, это не всегда удается, но эта тенденция остро ощущается среди интеллигенции (на заводе, в институте и т. д.) и рассматривается окружающей средой, как стремление солидаризироваться с положением народа. Это проявление солидарности у большей части интеллигенции, в частности и партийной, усиливалось по мере того, как «рабочие батальоны», о которых писал Бухарин в 1923 году, широко вливались в состав интеллигенции. Процесс солидаризации рос и растет по мере того, как тяжесть испытаний ложится на плечи народа.
Таким образом, большинство интеллигенции, в том числе и партийной, социологически все больше склоняется в направлении солидаристической реорганизации советского общественного порядка. Как мы увидим ниже, в этом основном течении можно наблюдать ныне две главных тенденции — революционную и реформистскую.
Меньшинство партии, ставшее сознательно на путь служения партийной диктатуре, можно грубо разделить также на две группы по их тенденциям: первая, не видя никакой иной возможности удержания власти, как путем насилия и террора, все больше и больше склоняется в сторону начетничества и догматизма, усиленно цепляясь за тот или иной мифический авторитет. Эта группа в странах социалистического блока в последнее время обычно именуется «сталинцами» или «догматиками». Вторая группа ищет реального выхода из создавшегося положения и, побуждаемая страхом перед народным взрывом, склоняется к ревизионизму. Отсюда и появление в партии «ревизионизма», отражающего широкую гамму настроений. В частности, Джилас являлся представителем этой категории людей. Лично он, однако, эволюционировал от положения одной из ведущих, ключевых фигур однопартийного режима до сторонника демократического социализма, не исключающего пути через всенародную революцию, т. е. до реформизма. Лишь остатки марксистской теории, от которых не успел еще освободиться Джилас, мешают ему выйти за рамки догматического понимания истории, т. е. понимания истории как борьбы антагонистических классов, и приводят его, как в свое время Бухарина, к исканию нового класса в той социальной структуре, где его в действительности нет.
Пример Джиласа, как бывшего представителя политической бюрократии, говорит, конечно, об ее идеологической слабости. Указанные нами тенденции в развитии интеллигенции при коммунистическом режиме показывают расходящиеся социально (по отношению народа) стремления большинства и меньшинства в партии. Уже это одно не позволяет говорить о «новом классе».