— О-о! — встрепенулась их соседка, полная румяная дама весьма преклонных лет. — Молодые люди первый раз в Швейцарии? Как я вам завидую!..
Молодые люди переглянулись.
— Не первый, майне фрау, — как можно вежливее пояснил Хинтерштойсер. — Но очень соскучились.
И вновь вцепился взглядом в белые ледяные вершины, все еще не решаясь поверить. Неужели вырвались?
…Вырвались, вырвались, вырвались! Эйгер, Норванд, Стена!..
— В Швейцарии, господа, вам непременно следует пройти курс в кефирном санатории, — рассудила дама. — Уж извините, но в прежние годы быть столь худыми, как вы, считалось моветоном. А весь секрет — в правильном пищеварении.
Андреас попытался ущипнуть себя за живот и разочарованно вздохнул.
— …Настоящий мужчина должен быть толст и усат, господа! Кстати, лучший кефир здесь, чтобы вы знали, в Шлейдеке. Такой милый городок! Я, правда, не была там уже лет сорок…
Вслед за этим последовало предложение вместе посетить вагон-ресторан, дабы не пропустить время обеда. Не найдя понимания, дама взглянула на приятелей с горькой укоризной.
— Я бы сказала, что вы, господа, похожи на анархистов, но в наше цивилизованное время даже они правильно питаются!..
И отбыла, прошелестев юбками. Тони, проводив ее взглядом, взял со столика газету — утренний выпуск «Suddeutsche Zeitung», приобретенный в киоске перед самой границей.
— Не хотел при ней. Слушай новости!..
— Про политику — не хочу! — отрезал Хинтерштойсер. — Шли бы они все!..
На душе скребли кошки — про Фрауэнфельд приятелю он так и не рассказал. Да и что это изменит? Все и так на виду, никаких газет не надо. Пока ехали, насмотрелись на военные эшелоны чуть ли не на каждой станции. Из репродукторов марши гремят, а между ними то «Судеты», то «Австрия», хоть уши затыкай. Про Швейцарию пока вроде бы молчок…
— Ну и зря. Хорошо, что мы с тобой до Берна едем. В Цюрих бы не пустили, там какая-то крупная заваруха. Вроде бы над ратушей знамя со свастикой подняли. Кажется, и в Швейцарии начинается[48].
Выходит, уже и не молчок…
— Обещанная фюрером «германская весна» плавно перетекает в одноименное лето. А французы и русские, между прочим, уже подтягивают войска к границе…
— Не хочу! — мотнул головой Андреас. — Мы для того и сбежали, чтобы об этом не думать. Про Эйгер что пишут?
Тони взглянул удивленно:
— Как — что? Норванд, последний неприступный склон в Альпах, будет непременно взят. И знаешь кем?
Хинтерштойсер даже не стал отвечать ввиду полной ясности. Не в кефирный же санаторий они едут! Курц хмыкнул и развернул перед ним газетный лист.
— «Эскадрилья прикрытия „Эйгер“»? Во дают! Они там что, летать собрались?
— Тебе, Андреас, в школе надо было на уроках учителей слушать, а не в церковном хоре своим козлетоном народ пугать.
— Сам ты, Тони, козлетон! У меня, между прочим, настоящий тенор, я чуть-чуть, самую малость, до си-бемоль не дотягиваю. И было бы чего слушать! СС и есть СС, «охранные отряды».
— А также «эскадрилья прикрытия». Это Геринг придумал, он, как ты знаешь, летчик. Вот и назвали команду, которая раньше была «гэнгз». Но «гангстеров» в «Фолькише беобахтер» поминать как-то неприлично. Арийский читатель не поймет!.. Не в «эскадрилье» дело, Андреас. Помнишь, ты спрашивал, кого они на Эйгер пошлют? Вот и я спрошу. Мы же всех наших знаем, которые из «категории шесть»!
— Да мало ли? Выдернули из строя парочку белобрысых болванов…
— Нет, Андреас. Их принимал лично Гиммлер, значит, в успех он верит. Даже знамя какое-то вручил, чтобы на вершине установили. Муссолини-то со своими встречаться не стал.
— Да какая разница, Тони? Принял, не принял…
— Политика, Андреас! Та самая политика, которую ты так не любишь. От Италии идут две команды, в том числе Бартоло Сандри и Марио Менти. Очень сильные ребята, мы их знаем. Если бы Дуче с ними встретился, они были бы обязаны лечь костьми, но Северную стену взять. Или просто лечь костьми. А раз не встретился, то — по возможности.
— А Гиммлер «эскадрилье» знамя вручил… То есть, выходит, итальянцы Эйгер нам отдают?
— Не нам с тобой, Андреас. Мы в этом раскладе — совершенно лишние.
— Вот и пусть занимаются своей политикой. Им — политика, а нам — Стена!
В последний раз он смотрелся в зеркало перед тем, как попасть на кухню. Мельком, мимо проходя. Думал волосы пригладить, а потом решил — сойдет. Зеркало висело в коридоре, от вешалки справа. Еще одно, маленькое, было в комнате у Герды и, венец всему, трюмо — в большой, где балкон.
48
Автор отнюдь не выдумал «германскую весну» в Швейцарии. В историю она вошла как «весна фронтов». В нашей истории конфедерация сумела устоять, но главным образом потому, что Рейх не поддержал сторонников пересмотра Конституции в пользу немецкого большинства.