— Превосходно, превосходно!
Рыбаки, разбирая невода, все это видели.
— Грабитель! Оборвалась бы цепь да ему по голове.
Инспектор прохаживался мимо рыбаков, оглядывая каждого испытующим взглядом. Потом он нетерпеливо позвал плотника.
Плотник высунулся из люка с другой стороны.
— Что такое?
Инспектор, не ожидавший его оттуда, повернулся и раздраженно крикнул:
— «Что такое!» Дурак, состругай номер! Рубанок!
Плотник не понял.
— Болван! Иди сюда.
Щуплый плотник с рубанком в руках и пилой, заткнутой за пояс, пошел вслед за рослым инспектором по палубе осторожными шажками, волоча ноги, как хромой. Цифра «три» номера «тридцать шесть» была состругана рубанком, и кавасаки стала «номер шесть».
— Ладно, довольно. Ну, теперь полюбуйтесь - ка! — скривив рот треугольником, загоготал инспектор.
Искать пропавшую кавасаки дальше к северу было бесполезно. Задержавшись, чтобы поднять кавасаки номер тридцать шесть, краболов стал описывать плавную дугу, ложась на курс к прежней стоянке. Прояснилось, небо было чистое, точно вымытое. Вершины камчатских гор сверкали, как горы Швейцарии на открытках.
Пропавшая кавасаки не возвращалась. Рыбаки разобрали вещи, оставшиеся на опустевших полках, отыскали адреса семей, привели все в порядок, чтобы в случае надобности сейчас же можно было принять меры. Это было невеселое занятие. Закончив его, они чувствовали такую боль, как будто касались собственной раны.
В вещах пропавших рыбаков оказались письма и посылки, адресованные на имя женщин с той же фамилией, очевидно предназначенные к отправке, как только придет транспортный пароход. В вещах одного нашлось письмо, неумело нацарапанное карандашом. Оно пошло по грубым рукам рыбаков. Они читали его по складам, медленно, точно подбирая горошины, но с жадностью. Прочитав до конца, каждый встряхивал головой, точно отгоняя что-то неприятное, и передавал другому. Это было письмо от ребенка.
Один из рыбаков, рослый парень, много перевидавший в глубине Хоккайдо, всхлипнул, поднял голову от письма и хриплым голосом тихо сказал:
— Всё из-за Асагава! Если узнаем, что они погибли, мы за них отомстим.
Другой рыбак, молодой, втянув голову в плечи, добавил еще тише:
Можем же мы прикончить одного мерзавца!
— А письмо-то нехорошее... Тоска...
— Да, — сказал первый. — Не поостережемся — так пропадем. Дело-то не чужое.
Рыбак, лежавший в углу с поднятыми коленями, кусая ноготь большого пальца и глядя на потолок, прислушавшись, одобрительно кивнул головой:
— Предоставьте все мне! Я тогда сам с ним разделаюсь.
Все промолчали. Промолчали, но облегченно вздохнули.
Когда «Хаккомару» вернулся на прежнее место, на третий день неожиданно подплыла пропавшая без вести кавасаки.
Как только вернувшиеся рыбаки спустились из капитанской каюты в «нужник», их сейчас же обступили плотным кольцом.
Из-за шторма они потеряли управление и стали беспомощней ребенка, схваченного за шиворот. Они вышли в море дальше всех, к тому же ветер дул прямо навстречу. Все приготовились к смерти. Рыбаков «приучили» всегда быть готовыми «с легкостью» умереть.
Но этого не случилось. Полузатопленную кавасаки на следующее утро выбросило на берег Камчатки. Рыбаков спасли русские, жившие поблизости.
Это была семья из четырех человек. Для рыбаков, изголодавшихся по семье с женщинами и детьми, в этой обстановке таилось непередаваемое очарование. Все были с ними ласковы, все о них заботились. И все же первое время им было как-то не по себе у этих чужеземцев, с непривычным цветом глаз и волос, говорящих на непонятном языке. Однако рыбаки скоро поняли, что это такие же люди, как и они сами.
Когда разнеслась весть о потерпевших крушение, к ним сбежалась вся деревня. Районы морского промысла, где работали японцы, были далеко.
Рыбаки пробыли там два дня, отдохнули и вернулись на краболов. «Не хотелось возвращаться...» Да и кому захочется в этот ад! Но на этом их рассказ не закончился. За ним скрывалось «кое-что интересное».
...Это было как раз в день расставания. Когда они, готовясь к отъезду, разговаривали у печки, вошло несколько русских. С ними один китаец. Русский, широколицый, красный, обросший густой короткой бородой, слегка сутуловатый, жестикулируя, начал о чем-то говорить. Сендо[8] помахал перед глазами рукой, чтобы показать им, что они не понимают по-русски. Тогда русский стал говорить по одной фразе, а китаец, смотревший ему в рот, переводил ее на японский. Это был неправильный японский язык, от которого у слушателей голова шла кругом. Слова ковыляли, как пьяные.