— Итак, менеер Яхек, — говорит он, — я рад, что наконец-то мы можем потолковать спокойно. Вашу предысторию я знаю от менеера Фоогта. Прискорбно, поистине прискорбно. Итак, вот о чем речь…
И он начинает рассказывать об Иньямбане, расположенной в чудесном Мозамбике, о том, как там все прекрасно и как, тем не менее, огорчительно низок уровень производства.
— Для человека, наделенного силой характера и упорством, там открываются невиданные возможности. И вот из многочисленных кандидатур мы решили выбрать вашу. Решение за вами. Жалованье: много раз превосходит ваше теперешнее, у вас будет отдельное бунгало, приятные коллеги, многочисленная женская прислуга, которая будет обслуживать вас, чуть ли не даром. Конечно, работа нелегкая, в конце концов, вам ведь надо только приглядывать за другими. Вот вкратце что мы можем вам предложить. Конечно, придется пройти известную подготовку: обследоваться у врачей, сделать прививки, немножко подучить португальский, познакомиться с техникой консервирования это все мелочи. Переподготовку у нас проходят в Дрибергене, там настоящий замок — замок в лесах, да и время года сейчас подходящее. И все вместе займет месяца полтора, не больше. А потом здравствуй, Иньямбане! Ну, менеер Яхек, что скажете?
Яхек молчит. Иньямбане, Мозамбик, Африка? Консервирование крабов, приглядывать, отдельное бунгало? Он даже не пытается думать всем этом, он жует свою сигару, которую предпочел бы просто выбросить. Он покоряется судьбе; под влиянием приветливости Бастенакена, который разговаривает с ним на равных, его первоначальное отупение исчезло, мало-помалу слова директора стали складываться в его голове в осмысленные фразы. Ему ясно, что люди чего-то от него ждут, что они ему доверяют. Это для него главное, о предстоящем путешествии в Африку он думает меньше, все это так несущественно. Но как это чудесно — знать, что тебе доверяют! Он чувствует себя спокойно и уютно как никогда. Ему, Яхеку, доверяют — директора!
Бастенакен смотрит на него, ожидая ответа. Он видит замкнутое жесткое лицо Яхека и не сомневается, что тот холодно и трезво взвешивает все «за» и «против». Если Яхек согласится поехать в Иньямбане, Бастенакен позаботится о том, чтобы он остался там до конца своих дней. Сидя в главном управлении, такой человек будет представлять опасность, и в первую очередь для него, директора по заграничным филиалам. Все посты заняты, мест больше нет, и так уж низшие все время подпирают высших. «Этого парня надо упечь в тропики на всю жизнь», — решает Бастенакен.
Яхек понимает, что теперь уже он должен что-то сказать. «Африка, — думает он, — что я буду делать в Африке?» Перед его мысленным взором появляются негры — они танцуют, размахивают дротиками. Имеет ли он право обидеть этих людей грубым отказом? Во всяком случае, он еще полтора месяца пробудет в Дрибергене — достаточно времени, чтобы подумать и решить. Он избавится от третьего отдела, избавится от мефрау Крамер, которая кидает на него удивленные взгляды, ему не придется обивать пороги в поисках нового места. Но может быть, он расслышал или не понял? Он вынимает сигару изо рта и бросает ее в мусорную корзину рядом с Бастенакеном.
— На полтора месяца в Дриберген, — говорит он, — а потом в эту… как ее… Африку?
— Вот именно, — говорит Бастенакен. И за время, проведенное в Дрибергене, вам, само собой, разумеется, будет идти ваше новое жалованье.
— Ну, что ж, — говорит Яхек, — видно так тому и быть.
Когда он произносит эти слова, ему вдруг становится нехорошо. Слишком много всего сразу на него обрушилось, и он не уверен, правильно ли он поступает.
Бастенакен встает, обходит свой стол и торжественно пожимает руку Яхеку.
— Вы все продумали, — говорит он, — и приняли правильное решение. Я уверен, что никто из нас, не пожалеет о нем.
Яхек тоже встает и благодарит менеера Бастенакена за доверие. Больше всего ему бы хотелось вернуться в свою комнату, но он понимает, что это невозможно.
И действительно, оказывается, что надо еще выполнить кое-какие формальности. По телефону вызывают Фоогта, он является, как всегда, неся какие-то бумаги, и втроем они обсуждают поездку Яхека в Дриберген. Все решается к общему удовольствию: через неделю Яхек направится на загородную виллу, где его доведут до кондиции, потребной в Иньямбане. Они пьют кофе, а потом Бастенакен начинает проявлять признаки нетерпения, ему надо вернуться к своей работе. Он еще раз жмет Яхеку руку и напоминает: приличие требует, чтобы Яхек зашел к менееру Таке познакомиться; в конце концов, именно Таке — вдохновитель всего этого дела, говорит он, заранее умаляя заслуги Фоогта на случай, если назначение Яхека принесет успех, а, кроме того, считая, что не мешает облечь это назначение в более приличные формы. Фоогт, ухмыляясь несколько скептически, выражает свое согласие. Секретаршу Бастенакена отправляют на розыски менеера Таке, и она снова находит его на четырнадцатом этаже, у окна.
Фоогт церемонно вводит Яхека в роскошный зал заседаний. Яхек едва осмеливается оглядеться по сторонам, он движется как во сне. Фоогт информирует Таке о ходе дела, и тот тоже жмет руку Яхеку. Да, он помнит; правда, он все время вместо крабов говорит о сардинах.
Иньямбане, да, он просил собрать ему исчерпывающую информацию; если там поставить дело как следует, результаты будут потрясающие. Он испытующе смотрит на Яхека, что-то одобрительно бормочет и опускается в глубокое кресло. Фоогт и Яхек тоже садятся. После пяти минут вялой беседы, прерываемой паузами и бормотанием старикана, раздается телефонный звонок, Фоогт снимает трубку — его срочно вызывают, он извиняется и быстро уходит.
После отбытия Фоогта Таке поднимается.
— Послушай, Яхек, не выпить ли нам ради такого случая по стаканчику хереса? — говорит он тихо. — Но только никому не рассказывай: если они узнают — пиши, пропало. Дело и том, что у меня есть ключ от бара, но никто этого не знает, все думают, я хожу сюда любоваться видом.
Яхек говорит, что с удовольствием пропустит стаканчик. Он вообще не пьет и считает, что время сейчас совсем неподходящее для хереса, одиннадцать часов утра, но он не осмеливается отказаться. Таке осторожно приотворяет дверь, чтобы убедиться, что вокруг все спокойно. Он вынимает связку ключей, подходит к бару, манит Яхека к себе, потом с видом заговорщика открывает бар, наливает два стакана хереса и один протягивает Яхеку.
— Вот, — говорит он, — пей сразу, увы, мы не можем спокойно посидеть и выпить, риск слишком велик. — Сам он выпивает полный стакан в три глотка, после некоторых колебаний Яхек следует его примеру. Таке быстро ставит стаканы на место, запирает дверцу бара и со вздохом удовлетворения снова опускается в кресло. Яхек тоже садится, херес жжет его пустой желудок — сегодня утром он так нервничал, что не мог есть. Сейчас ему станет дурно, он сжимает губы, стискивает руки и пристально смотрит на торшер, прислушиваясь к странным ощущениям у себя внутри. Но через несколько минут жжение немного успокаивается, постепенно из желудка по всему телу начинает распространяться приятный трепет. Окружающие предметы приобретают более резкие очертания, напряжение ослабевает и уступает место холодной ясности ума. Он так занят регистрацией изменений в своем организме, что почти не слушает болтовни Таке, ударившегося в воспоминания о прежних временах и пионерском духе, который тогда царил. Яхек тоже обращается к прошлому, ограничиваясь, правда, минувшей неделей — с того мгновения, когда он во время бритья впервые обнаружил у себя новый рот, и до настоящей минуты, когда он на равных беседует с менеером Таке, о существовании которого он неделю тому назад еще и не подозревал. Его страхи и сомнения сменились необузданной дерзостью. А почему бы ему и в самом деле не стать тем человеком, который наведет порядок в иньямбанской шарашке? Ведь не дураки же все эти люди — Фоогт, Бастенакен, Таке? Раз они в нем что-то видят, значит, это не случайность, значит, в нем есть такие качества, о которых он и сам не подозревал, но которые не укрылись от их наметанного глаза. Ну, что за жизнь была у него до сих пор — забитое прозябание, серая обыденность, без всякого напряжения или ответственности. Наконец-то он станет настоящим мужчиной, из тех, с кем нельзя не считаться. А что там говорил Бастенакен насчет женской прислуги? И эта сторона его жизни здорово изменится, уж он не оплошает с черными служанками, ему долго приходилось подавлять свои влечения, но теперь-то он даст им волю. Перед ним мелькают образы голых негритянок с блестящей кожей и твердыми острыми грудками, они задыхаются от восторга перед ним, великолепным мужчиной… Может быть, он будет еще и бить их — кнутом или просто так, это он решит на месте.