Блин, если наоборот — то вдвойне стыдно!
А по лицу — не поймешь, то ли вообще ничего не чувствовала, то ли выдержкой обладает железной…
Идея, разумеется, принадлежала Огинскому: не пытаться, подобно молодому графу, меня магически обокрасть, рискуя вызвать непроизвольную защитную реакцию в виде Зеркала («Или еще чего похуже», — как выразился полковник), а напротив, щедро одарить (как именно это должно было сработать на искомый результат, растолковать мне хозяева не потрудились, однако на том, что сработать должно, сошлись оба). Но и в этом случае в безопасности эксперимента жандарм, похоже, не был до конца уверен: сразу предупредил воспитанницу, что станет ее страховать, и потом все четверть часа, что длилась процедура, сурово нависал над нами с девушкой, время от времени производя руками выразительные пассы.
Надеюсь, мыслей моих он при этом не читал — с него станется! Хотя что там было читать: в отличие от сдержанной Надежды у меня, должно быть, все на физиономии было написано — четче холопской печати!
Ох, девушка же тоже это видела!.. Остается надеяться, что ей было не до того — вон как вымоталась, бедняжка…
— То есть вас это вообще не удивляет? — обернулась между тем Морозова к Сергею Казимировичу в ответ на его реплику.
— Сколько вы слили? — вопросом на вопрос отреагировал князь.
— Говорю же: все, что было. Четыреста семьдесят пять мерлинов. Почти свой максимум. И — как в бездонную прорву. Там еще столько же может оказаться необсчитанным — легко! Или даже больше!
— Гадать о сем — занятие неблагодарное, — покачал головой Огинский. — Просто зафиксируем себе, как это принято согласно государственному стандарту: свыше четырехсот пятидесяти мерлинов. Это уже всяко уровень, в седую старину именовавшийся Боярским, а в наш просвещенный век, когда гармонию так и норовят выразить через сухую арифметику, называемый седьмым. Суть не в наименовании — высший есть высший, — пара последних предложений, должно быть, предназначалась мне, хотя обращался полковник по-прежнему к воспитаннице. Как бы то ни было, ушли его слова, почитай, в пустоту — я почти ничего не понял, а девушка, судя по ее виду, в разжевывании очевидного не нуждалась.
— То есть вас это не удивляет, — уже не спросила — просто констатировала она, исподволь поглядывая на меня — с нескрываемым любопытством. — Ну, добро…
— Позвольте вопрос? — кое-как собравшись с мыслями, в свою очередь поднял я глаза на полковника.
— Извольте, сударь, — с довольным видом благосклонно кивнул тот.
— Поясните наконец толком, что именно мы тут намерили? Типа, я крутой маг? Ну, могучий, в смысле? Высшего уровня?
— Не совсем, — усмехнулся князь. — Магами, тем более, могущественными, не рождаются. Ими становятся — в результате постоянных и упорных трудов. Вот «бурдюк» из вас, сударь, и правда вышел бы на зависть — уже нынче!
— Сергей Казимирович! — слегка нахмурившись, с явственным упреком произнесла Надежда. — Как можно?
— Вас, сударыня, слово «бурдюк» коробит? — приподнял брови Огинский.
— Нет, — передернула плечами девушка. — Сама идея использовать другого человека в качестве ходячего запаса маны — против его воли!
— Что поделать, таковы уж сии времена, — развел руками полковник. — Многие старые дворянские фамилии вырождаются, некоторым их отпрыскам без «бурдюка» не обойтись. А иные, может, и могли бы — но зачем, если можно по сходной цене купить одаренного холопа?
— Вот это-то и мерзко! — с горячностью заявила Морозова.
— Не стану возражать, — пожал плечами полковник. — Замечу лишь, что нам с вами, с нашим седьмым уровнем, легко осуждать тех, кто обречен жить со вторым-третьим…
— Прошу прощения, — вмешался я в их спор. — Седьмой, третий… Что все это значит, если не магическую силу?
Девушка и Сергей Казимирович переглянулись.
— Давайте лучше вы, сударыня, — предложил воспитаннице Огинский. — Изложение основ простыми словами, похоже, не мой конек. А тут ab ovo[1] нужно начинать. Представьте, что вам нужно растолковать работу магии человеку, прежде никогда с оной не сталкивавшемуся!
— Даже боюсь предположить, где вы росли, сударь, — с такими-то вводными — в Африке? — заметила, переводя взгляд на меня, Надежда. — Все это весьма загадочно, потом вы непременно поведаете мне свою историю, хорошо?