— Таковых, пожалуй, нет, — задумавшись на секунду, ответил законник. — Что ж… Тогда прощайте, господин полковник!
— Ступайте — и сделайте свою работу, господин поверенный, — бросил князь. — Господа, вас тоже прошу удалиться, — обратился он к прочим собравшимся — уже несколько мягче. — Кроме вас, Надежда Александровна, — на лицо Сергея Казимировича на миг и вовсе вернулась улыбка. — Вас я попрошу остаться. Или вы думали, что я уйду в Пустоту, не дав вам последнего напутствия?
Вся толпа, как по команде, отхлынула от постели Огинского. Морозова же, решительно забрав у меня свою руку, напротив, шагнула вперед.
Помедлив лишь миг, я покинул покои умирающего вслед за жандармами и новоиспеченным поверенным князя.
Глава 16
в которой мне читают поэму
— Не надо смотреть на меня волком, сударь, — укоризненно бросил мне Антон Игнатьич. — Не знаю, почему вам столь претит мое общество — да и не желаю знать! Просто дайте мне закончить мою работу — и я немедленно покину сей гостеприимный дом…
— Ну так делайте, что должны — и убирайтесь, — раздраженно буркнул я.
Зеленая гостиная была разрушена, рабочий кабинет покойного князя от дýхов также неслабо пострадал, поэтому законника мы принимали в Надином будуаре. Для беседы Морозова вышла в бархатном черном с серебром платье средней длины, очень ей идущем несмотря на некоторую мрачноватость. Я облачился в свои единственные брюки и сорочку, не без ущерба пережившие пробой, но благодаря учиненному девушкой магическому ремонту, снова выглядевшие, как новенькие.
Надя по-хозяйски сидела в кресле, я устроился на стуле, передвинув тот к торцу письменного стола. Больше посадочных мест в комнате не имелось, так что козлобородому пришлось остаться на ногах — что его, впрочем, ничуть не смутило. А то и вовсе позабавило.
— Пришел ответ из Петрополиса, — сообщил он, вальяжно доставая из черной кожаной папочки бумажный конверт.
— Уже? Так быстро?! — не удержалась от возгласа Морозова.
Со смерти Сергея Казимировича едва минуло двое суток. Только сегодня утром тело князя увезли жандармы — похоронная церемония была назначена на завтра. И уже после их ухода в особняк в первый раз на дню явился Антон Игнатьич — сообщить, что завещание Огинского со всеми положенными сопроводительными документами отправлено им в столицу на утверждение. И вот, не прошло и семи часов, как поверенный осчастливил нас визитом снова.
— Новый начальник губернской экспедиции III Отделения, подполковник Бекетов, был столь любезен, что согласился отправить посмертную корреспонденцию моего поручителя казенным порталом, — пояснил в ответ на удивление девушки законник. — Ну а с рассмотрением такого рода дел в Петрополисе никогда не затягивают.
— Ну и что они написали? — спросил я. — Завещание утверждено? Может быть, тогда покажете нам его наконец?
До сих пор козлобородый категорически отказывался ознакомить нас с Надей с содержанием последней воли Сергея Казимировича — ссылаясь как раз на отсутствие ее официального утверждения Императором. Не понимаю, как тут одно связано с другим, но Антон Игнатьич был непреклонен. Не то чтобы мне так уж важно было знать, как Огинский распорядился своими богатствами, но хотелось хотя бы понимать, кому теперь принадлежит особняк и сколько мы с Морозовой еще сможем здесь жить — прежде, чем новый хозяин выставит нас за дверь. Неопределенность бесила, а еще больше бесил меня сам упертый законник.
Что до Нади, то, придавленная горечью утраты (у Сергея Казимировича она воспитывалась с восьми лет и, естественно, ее привязанность к князю не шла ни в какое сравнение с моей), о сугубо практичных вещах, вроде вероятной скорой потери крыши над головой, девушка, кажется, не задумывалась вовсе. В какой-то момент я даже предположил, что Огинский что-то рассказал ей о своем завещании в их последнем разговоре тет-а-тет. Но на прямой вопрос Морозова сухо заявила, что тема там обсуждалась сугубо личная, и ни о доме, ни об ином имуществе речи не шло.
А то жилье — не личное дело!
— Вот, извольте прочесть, — проговорил между тем Антон Игнатьич, протягивая извлеченный из конверта листок — именно мне, а не Наде.
Документ смотрелся довольно солидно — выполненный на плотной бумаге, с гербом в «шапке» — коронованным черным двуглавым орлом на золотом щите. Но вот беда: ни одной знакомой мне буквы в тексте не содержалось — сплошь какие-то закорючки. Снова та пресловутая глаголица?