— А если след развеется?! — всплеснул руками Крикалев. — В следующий раз она может оказаться осторожнее!..
— Ну… — протянул я.
Собственно, почему бы и в самом деле не сходить и не посмотреть, что там отыскал дотошный очкарик? Следы ритуала — это ведь не сам ритуал, да и предупредил бы манник, если бы нам за дубами что-то грозило. Ведь предупредил бы? Воронцова сейчас на экзамене, почти все ее прихвостни — там же, за исключением Кутайсова и Салтыковой. Но последней уже и вовсе здесь нет — я видел, как в сопровождении девицы-«бурдюка» она торопливо покидала территорию корпуса — а молодой граф, своими глазами узревший, на что способно Зеркало, ко мне теперь точно не сунется, по крайней мере в одиночку…
Лучше, конечно, было бы все же дождаться Надю… Но если эти чертовы следы и впрямь развеются? Да и зачем лишний раз впутывать в мои разборки с Миланой Морозову?
Последняя мысль показалась мне самой убедительной, и, повернувшись к Крикалеву, я кивнул.
— Хорошо, сударь, идем.
За рваным строем дубов обнаружилась неприметная тропинка, по которой меня и повел очкарик. По прямой от аллеи до окружавшего территорию Федоровского корпуса кирпичного забора было, наверное, шагов пятьдесят, но стежка петляла меж деревьев и кустов, так что пройти нам пришлось чуть ли не вдвое больше. Но вот наконец из-за зелени показалась красная кладка ограды. Должно быть, наша цель была уже где-то совсем рядом — в ее предвкушении Крикалев даже ускорил шаг, вырвавшись немного вперед. Гнаться за ним я не стал: надо будет — подождет… Кто у нас тут, в конце концов, князь?
У самого забора тропинка пропала, но зато открылась небольшая полянка, которую мой манник по-быстрому пересек. Я же едва успел дойти до ее середины, как вдруг невольно остановился на полушаге, внезапно сообразив, что недавно показалось мне таким странным. Дело и впрямь было вовсе не в очкарике и не в его новости. Молчал Фу! И если его сдержанность в ходе моих бесед на пне со сменявшими друг друга девицами еще можно было бы объяснить нежданно пробудившейся в фамильяре деликатностью, то насчет пресловутой черной магии «паук» меня бы уж не преминул проконсультировать!
«Фу? — неуверенно позвал я. — Достопочтенный Фу-Хао?»
В этот момент Крикалев обернулся. Так, будто окликнул я именно его — и окликнул вслух. На лице у очкарика играла самодовольная усмешка.
— Надо же, как вы удачно встали, Ваше сиятельство! — хмыкнул он с какой-то совсем не характерной для себя интонацией. — Как раз то, что надо! Что ж… Прощайте, молодой князь! Не поминайте лихом!
Стоило ему договорить, как в траве вокруг меня вспыхнул огненный круг, и прежде, чем я сумел хоть что-то понять, и сама поляна, и забор, и зелень кустов, и сияющий Крикалев — все это разом исчезло, погрузившись в непроглядную тьму. На время среди черноты небытия сохранился только этот самый пылающий обод, одновременно и близкий, и недостижимый, затем пропал и он — и не осталось ничего. Разве что шальная мысль в голове напоследок мелькнула: «Уж лучше бы к скучающей Маше Муравьевой пошел в 333-ю — она так звала…»
Глава 13
в которой я пытаюсь сделать ставку на опыт, почерпнутый из кино
В себя я пришел, лежа на спине. Сверху был высокий сводчатый потолок, почти теряющийся в полумраке. Снизу — ровная, твердая поверхность. Машинально я провел по ней ладонью: прохладные, чуть влажные, плотно подогнанные друг к другу каменные плиты.
Я повернул голову и увидел горящую свечу. Она стояла на самом острие луча пятиконечной звезды, нарисованной на сером полу алой краской — чтобы понять это, мне пришлось приподняться на локтях и оглядеться вокруг. Всего свечей было как раз пять — по одной на каждый луч звезды.
В пентаграмму был вписан круг — тоже красный. А уже в этом круге находился я.
Я попробовал сесть — получилось. Неуверенно потянулся к свече — и уперся пальцами в непроницаемую преграду над кругом — холодную, как лед, уже через пару секунд руку мне пришлось отдернуть. Качнулся в другую сторону — то же самое. Сзади — аналогично.
Встав на ноги, я прощупал невидимую ледяную стену настолько высоко, насколько сумел дотянуться рукой — даже подпрыгнул для верности — но до верхнего края барьера, если таковой край и существовал, не достал.