КРАДЕНАЯ ПОБЕДА
Повесть.
Глава 1.
Месяц ашадх... В самом слове слышен мертвый шелест раскаленных песков, вой
ветра в барханах, безжалостные лучи солнца, опаляющие землю. Суховеями в месяцы
джетх и ашадх никого не удивишь - но такого земля Джайсалмера еще не видала.
Горячий ветер срывал в садах листву, подергивал рябью мелкую, стоячую воду
мелеющих рек, священных водоемов и арыков, тоненько выл в развалинах деревень и
зубцах крепостных стен города. Словно знойное, иссушающее дыхание пустыни, он
нес бесконечные мириады колких песчинок, сквозь мутную изжелта-белую мглу едва
пробивалось, расплывшись бледно-желтым пятном, солнце. Мельчайшая пыль оседала,
окрашивая изжелта-рыжим все, чего касалась, на крышах домов, на листве, она
проникала сквозь все щели и неплотно прикрытые сравни, скрипела на зубах, желтой
поземкой танцевала на раскаленных мостовых и во дворах. Ветер нес и нес песок,
уподобляясь полководцу, который, не считаясь с потерями, бросает полки в битву.
Медленное, растянувшееся на полвека наступление пустыни, казалось, сменилось
яростным штурмом обреченного города. Обреченного? В эти дни так, наверное,
казалось не одному жителю славного Джайсалмера.
Песчаная метель пришла в Джайсалмер не впервые. Наступление пустынь началось,
наверное, еще до первой войны с Темесой. Земля княжества Сирохи граничила с
безводной пустыней Тария, но с незапамятных времен границей между пустыней и
населенными землями служила невысокая скалистая гряда. Ее так и прозывали -
Межа, или же Рубеж; все знали: к югу, почти до настоящих гор, тянется выжженная,
безжизненная пустыня, где и в сезон дождей порой не выпадает ни капли. Лишь
караванные тропы напоминают, что это не царство мертвых. К югу лежат засушливые,
но все-таки пригодные для жизни земли. Здесь есть даже небольшие, почти
пересыхающие к концу сухого сезона реки. На самой полноводной из них, Луниме
встал великий Джайсалмер, столица княжества Сирохи, и его станы, сложенные из
огромных латеритовых глыб, темно-красными зубцами врезались в синее аркотское
небо. Стены эти не покорились еще ни одному врагу, город брали лишь однажды, да
и то не мечом и пушкой, а трусостью правителя. Если же повелевающий славным
Джайсалмером раджа знал, с какой стороны браться за меч, захватчикам оставалось
бессильно скрежетать зубами. Наверное, и светлолицым фарангам-северянам, что
сами себя называют темесцами, эти стены не по зубам. Не случайно они заключили
мир, не доводя дело до штурма столицы.
Но пустыня сильнее стали и пороха. Она наступает медленно - что ей,
существующей не первое тысячелетие, какие-то полвека - но попробуй-ка ее
останови! И мелеют арыки да храмовые водоемы, пересыхают озера, иссякают, не
донеся воды до моря, когда-то полноводные, бурные реки. Даже ветер, ежегодно
приносящий с востока дождевые тучи, казалось, забыл о несчастной земле. Еще
старики вспоминают: во дни их молодости веселые ливни стояли стеной, по улицам,
смывая накопившийся за год сор, мчались звонкие ручейки. Как поверить в эти
рассказы теперь, когда дожди едва успевают напоить растрескавшуюся от зноя
землю, наполнить арыки и храмовые водоемы - и снова палит безжалостное солнце?
Еще хуже на юге - там водоемов почти не осталось, лишь на дне самых глубоких
колодцев не иссякла солоноватая, а порой горькая, как яд, вода. Раскаленный
южный ветер несет и несет пески, погребая плодородную землю. Из многих деревень
вода вообще ушла, вслед за ней бежали и люди. Там, где слышался детский смех,
свадебные песнопения, звон храмовых колоколов - теперь властвует тишина. Лишь
воет ветер в окнах оставленных храмов, черными росчерками тянутся к небу мертвые
ветви, которым уже никогда не зазеленеть, да изредка со зловещим шелестом
проскальзывает змея - последний и страшный житель деревень, откуда ушла жизнь.
А куда деваться крестьянам? Конечно, в город, ведь живой земли все меньше, и
на ней некуда девать своих. Остается бежать в город и надеяться на людскую
милостыню. Не потому ли в последние годы в Джайсалмере так много нищих из
земледельческих каст?
Может быть, именно об этом думал молодой человек в богатой, расшитой золотом
шелковой одежде и просторных шароварах, из-под высокого, украшенного бриллианта
тюрбана выбивалась черная как смоль прядка. Топорщились длинные черные усы. Он
был еще очень молод - но на лице уже появилась печать вечной заботы, которую
всегда носят на челе те, кто не только царствует, но и правит. Он сидел в
роскошном кресле, добытом в одном из походов деда, за массивным письменным
столом, унизанные перстнями руки перебирали бумаги. Большинство этих ходатайств,
отчетов, ведомостей и докладов были в компетенции чиновников меньшего ранга - но
все почему-то хотели выставить свои тяжбы на суд раджи. Были, разумеется, и
бумаги, адресованные радже и только радже... но их содержание порой таково, что
рука сама тянулась к сабле на поясе.
Внимание повелителя отвлекли по-военному четкие шаги в прихожей. Вошедший
почтительно поклонился, и, повинуясь приглашающему жесту правителя, сел на стул
напротив. Здесь, где их не могли видеть подданные и особенно родичи владыки, они