- полсотни!
- Ладно, не ворчи. Я знаю, товар новый, неосвоенный, это тебе не гашишем и
аракой торговать... Но поверь, за них ты тысячу выручишь, а если сообразишь,
кому продать, то и две. Ладно, пусть будет четыре сотни с половиной.
- За четыре сотни можно воз гашиша купить, на весь Джайсалмер хватит, да еще
на Мератх и Маюрам останется! Сотню еще можно дать...
- Сотню?!
Спор был долгим, его Рокетт пропустил мимо ушей. Наконец, сошлись на трехстах
золотом, и тон сразу изменился, став, как и вначале, елейно-благожелательным.
Больше всего сержанта заинтересовали слова о мушкетах. Если удастся вернуть
оружие, над Особой ротой никто не будет смеяться. "Где они его спрятали? Может,
обмолвятся?"
Двое продолжали спорить, и Рокетт с пятого на десятое, но понимал их болтовню.
Речь то и дело сбивалась на эту самую Рукмини, пару раз в мужской разговор
вклинивалось злобное шипение старухи. Рокетт долго не мог понять, в чем вина
Рукмини, наконец вспомнил, что Сюлли рассказывал о здешних вдовах. Сержант
поймал себя на том, что неподдельно жалеет незнакомую девчонку, даже
прикидывает, а не получится ли ее вытащить? Из обрывков разговора легко
представить весь ее жизненный путь - и услышанное ему не очень-то понравилось.
Нельзя так обращаться с женщинами, обычай обычаем, а тут надо быть полной
скотиной.
Рукмини и вправду родилась на юге, за Майлапуром, а в эти края попала в 1552-м
году, пяти лет отроду. Тогда Аштритхи добился последнего успеха во Второй
Темесской, прорвался на юг и осадил Майлапур. Он был в одном шаге от
окончательной победы, если б удалось стереть чужеземную крепость с лица земли...
Но не удалось - только ограбили окрестности города, область Маллию, какие-то
отряды дошли едва ли не до Таликота. Насмотревшиеся за двенадцать лет войны
всякого, северяне грабили, жгли, насиловали, убивали, а тех, кто приглянулись,
угоняли в полон. Одной из них и стала некая Судхия с пятилетней дочкой Рукмини.
Им, правда, повезло. Дочь обещала стать редкой красавицей, и ее повенчали с
десятником или, по-новомодному, сержантом Саттаром, и на Север везли в повозке,
а не вели пешком, как других.
На новом месте родня Саттара сразу взяла их в оборот. Когда сержант вернулся с
юга, ее быстренько повенчали, и на долгие годы мать и дочь стали, считай,
рабынями на чужбине. Им не с кем было перемолвиться, так как обе знали лишь
несколько слов на джайсалмери. Зато местные повесили на них все заботы, какие
только смогли, а сами наряжались и прихорашивались. И не колебались, если что не
так, распуская руки.
Двух полонянок утешало одно: с каждым днем близился срок, когда Рукмини
исполнится пятнадцать (этот возраст считался достаточным для первой брачной
ночи), в спальню к ней войдет муж, и у них родится сын. Случись такое -
отношение к ним в доме враз бы поменялось, жена, подарившая мужу сына,
почитается во всем Аркоте. Может, со временем даже и забыли бы о ее
происхождении... Ждали сначала Рукмини и ее мать, а после смерти Судхии она
одна. Рукмини не задумывалась, как будет жить с человеком на полвека старше ее,
да еще не забывающим дорогу в трактир к Санджне. Не испытывала она и особой
любви к нему, ставшему, пока формально, ее мужем. Тот, впрочем, и вовсе ее не
замечал, предпочитая, как открыто говорили во всем доме, "наслаждаться
прелестями трактирщицы", впрочем, уже за несколько лет до свадьбы он бросил
любимое развлечение, и Санджна на всю деревню сомневалась, что из этого брака
что-то получится. Стоило бы родне послушать опытную женщину, подумалось Рокетту.
А может быть, они и понимали, что к чему, но покойный муж был таким упрямым...
И день настал. С рассвета до самого вечера Рукмини и старшая хозяйка прибирали
дом, готовили угощение "молодому", украшали брачное ложе. На свадебный пир,
устроенный по такому случаю на весь квартал, собралось множество гостей.
А вечером между супругами произошло то, что обычно и бывает, когда ему под
семьдесят, а ей пятнадцать. Но и бессилие престарелого мужа, пока он был жив -
еще полбеды. Хуже то, что три недели спустя муж заболел - укусила его какая-то
тварь, на которые столь богат этот край. И осталась несчастная южанка
одна-одинешенька на чужбине. Вдовой. Овдовей она лет в пятьдесят, принеся роду
трех-четырех взрослых сыновей, ее судьба была бы не так горька. Даже если бы
были дочери - все было бы получше. Но она лишилась мужа сразу после свадьбы, не
то что не родив хоть одну дочку, но и не познав "соли любви". Что это, как не
свидетельство ее страшных грехов в прошлой жизни? С этого дня с нее сорвали все
украшения и наряды, обрили наголо, заставив носить белую, как снега гор Чаттан,
траурную талху. Ей запрещено было выходить не то что из дому - даже во двор.
Зато самую тяжелую и нудную работу, какая только находилась в доме, поручали
именно ей. Вдобавок племянник умершего, по каким-то здешним обычаям имевший
права на вдову дяди, стал открыто домогаться ее близости. То есть так
представлял ситуацию Рокетт. Сам-то "покупатель" говорил, что "предлагал же ей
не упрямиться и открывать мне, когда жена надоест - ну, а раз нет, пусть