Я нашла документы в кабинете главврача. Не сразу и не в первый день, а через год аккуратных поисков. Через год, в который я притворялась кем-то другим, изображала больную, отзывалась на имя «Алиса» и заставляла всех верить, что я тихо помешанная и совершенно неопасная для общества. А потом читала о себе. Читала жадно, по кусочку, маленькими отрывками, потому что у меня было всего пятнадцать минут на поливку цветов и вытирание пыли.
В документах было написано, что меня нашли на стройке, я страдаю амнезией, маниакальным психозом, галлюцинациями и шизофренией. Недавно перенесла кесарево, у меня анемия. На лице глубокие шрамы от порезов. Потом я их рассматривала, эти шрамы. Мой мозг отказывался вспоминать, как они там появились. Он блокировал эти моменты, и я корчилась от боли, когда пыталась вспомнить. Тогда я была еще не готова.
Единственное, что я помню отчетливо — это роды. Помню этот ужас, эту боль, эти грубые окрики акушерки. Она называла меня «сукой». Не по имени, а просто «сукой».
— Тужься, сука. Работай. Иначе выдавим его из тебя.
— Ногами идет. Кесарить надо.
Потом погружение в сон. Ненадолго. То ли дозу не рассчитали, то ли у меня организм такой. Я пришла в себя посередине операции. Словно в тумане видела склонившихся надо мной мясников в белых халатах.
— Она глаза открыла! На нас смотрит!
— Пусть смотрит! Вытаскивай ребенка!
— Умрет от болевого шока, если полностью очнется!
— Какая разница? Пусть умирает. Тебе ж сказали — только его спасать.
Но боли я не чувствовала. Потом услышала, как сын кричал, когда родился. Громко, переливисто. Так кричал, что я сама заплакала, но сказать ничего не могла.
— Правильно, реви, сука. Степан, вколи ей что-то, чтоб не смотрела на меня. А ты что стала? Уноси пацана. Быстро! Чтоб не орал здесь! А то услышит кто-то!
Когда пришла в сознание и попросила увидеть ребенка, мне сказали, что он умер еще ночью, и чтоб я о нем забыла. Но я не забывала, и мне помогли забыть. Накололи психотропными препаратами и вышвырнули за городом. Подыхать.
— Вывезешь ее отсюда и кинешь где-нибудь. Скажем потом, что удрала из больницы. Подальше от греха.
— Дык помереть может. Зима ведь.
— И это станет самым лучшим для нее концом, как и для нас. Давай меньше разговаривай. Вывози. У меня проверка нагрянет в понедельник, а тут эта со швом своим гнилым. Все. Давай. У нас тут не роддом, ты сам знаешь. Вопросов потом не оберёмся.
Их голоса мне снились по ночам. И лица. Той, что принимала роды, и той, что унесла ребенка. Я их помнила, только не знала имен.
Я ненавидела утро. Ненавидела эти солнечные лучи, которые отбирали у меня иллюзию счастья. Растворяли голос моего сына и делали его нереальным. Потянулась в кровати. Открыла глаза. В спальне пахнет цветами. Я слышу плескание морских волн за окном, пахнет бризом и кричат чайки.
Потянулась, приподнимаясь в постели, и тут же в ужасе хотела вскочить, но тело слишком болело, ныли мышцы, тянуло нервные окончания. Я приходила в себя медленно, долго. Ощущая удобную кровать, высокий и упругий матрас. В комнате уютно, чисто и очень красиво. На персиковых стенах нарисованы белые цветы, шторы развеваются от теплого ветра.
Я помнила утро, когда меня увезли из клиники. Собаки не было уже больше недели. Ее забрала желтая машина. На живодерню. Отловили и засунули в кузов. Она скулила, пищала, а я понимала, что ничего не могу сделать и ничем не могу ей помочь. Я немощная, жалкая и бесполезная. Во мне нет смысла.
Это был день, когда я решила, что больше так не могу. Что лучше не быть… чем быть вот так. Я молилась тогда Богу и просила у него прощения за свои мысли, просила дать мне хотя бы один знак, чтобы понять, ради чего я живу и нужно ли мне жить. Маленький знак, соломинку, зацепку.
Стояла у окна и смотрела на дерево, где постоянно сидела Гроза, а потом прижалась к нему лицом и широко распахнула глаза. Собака вернулась. Она мчалась со стороны дороги, неслась что есть мочи и как всегда устроилась на своем привычном месте, а за мной пришли санитары.
Меня привели к главврачу, и он сообщил мне, что я уезжаю. Это был не просто знак, а огромный значище, словно меня схватили цепкие пальцы и удержали на самом краю. Я все еще балансировала там, все еще не приняла никакого решения и не поняла, кто я на самом деле.
Тот человек, мой спаситель, представился мне Владимиром. Сказал, что я нахожусь в его клинике, и он может изменить мою жизнь полностью. У него были светло-серые глаза, приятное лицо, русые волосы и мальчишеская улыбка.
— Кто вы такой, и зачем я здесь?