– Рад буду увидеть, каков окажется ваш.
– Пепа, сходи за Липманом, – обратился Фрици к дворецкому. Пепа куда-то бодро убежал, а Фрици повернулся к гостям:
– Можете пока полюбоваться на живопись. У меня за спиною портрет Карла фон дер Плау, моего отца, в панцире ордена меченосцев…
– Лучше откройте нам тайну, как стало известно о нашем визите, – предложила Бача.
– Да кредитор и разболтал, дядюшка ваш…
«Он же умер!» – хотела воскликнуть Бача, но Диглер незаметно и больно ее щипнул, и правильно.
– Он инкогнито болтается по Европе, с тех пор как русские его «похоронили», – Фрици пальцами изобразил кавычки, – Мается от безделья, старый гриб…
– Сам-то он больше не вправе претендовать, – глубокомысленно произнес Диглер.
– А то. Но гадить – может, – Фрици аж покраснел, – такое искушение было сдать его русскому консулу, да только негодяй отлично вооружен…
– Париж – всегда Париж, а Лоренцони – всегда Лоренцони, – мечтательно проговорил Диглер и даже закатил глаза.
Вернулся Пепа в сопровождении обещанного Липмана. В сравнении с Липманом Диглер в своем мундирчике был просто принц.
– Вот видите. Ваш не лучше, – ядовито улыбнулась Бача, – Итак, приступим. Господа, готовьте лупы и пенсне – я предъявляю свои грамоты.
Царственным жестом она извлекла из-за обшлага – так мушкетер из-за пояса вытягивает шпагу – дворянские документы Нордхофена и расписку барона фон дер Плау. Диглер следил за ней с восхищением, его зачаровала внезапная перемена, превращение робкой вареной девицы в наглого и развязного наследника графа Левенвольде.
– Как вы понимаете, герб для будущего графа Нордхофена – дело нескольких дней, – пояснил Диглер, – Все подписи собраны, верховная особа все заверила, нотариус расписался. Осталось разве что встретиться отцу и сыну и поставить последние закорючки.
– Да я вижу, – проворчал Липман, – не суетитесь. У вас все хорошо. У нас все плохо. Даже эти десять дней форы – пока Нордхофен будет превращаться в Левенвольде – не спасут вас, господин фон дер Плау. Дом заложен, имение опечатано. Десяти тысяч даже мы с вами не стоим.
– Согласен взять приданым, – выпалила Бача со страстной горячностью, – Я слыхал, у вас племянница на выданье. Наследница покойного Петера фон дер Плау, известного своими конюшнями и заливными лугами.
– Где те конюшни, где луга, – проворчал Фрици, явно довольный, – Но как пожелаете. Только приданого – пятерка, не больше. Девица съела свое наследство.
– Мне кажется, стоит узнать мнение фройляйн Вероники, – напомнил вкрадчиво Липман.
– Как будто на нее у нас тут очередь стояла, – проворчал вполголоса Фрици, но все же скомандовал, – Пепа, пригласи-ка фройляйн Веронику!
Пепа убежал – уже за Вероникой.
– Вы видели ее прежде? – спросил у Бачи заботливый дядя.
– Видел, и потрясен ее красотою и грацией. И любезным обхождением, – с ядом на устах отвечала Бача.
– Значит, и поговорить успели, – ухмыльнулся Фрици, – что ж, хозяин – барин. Не мне вас отговаривать.
Послышались тяжелые, но бодрые шаги – Вероника вплыла в гостиную и присела с грацией слоненка. Бача поклонилась – с самой змеиной улыбочкой, на какую была способна.
– Моя племянница Вероника фон дер Плау, – представил Фрици, – и без пяти минут граф Нордхофен. Я вижу – вы и вправду знакомы.
Вероника и Бача смотрели друг на друга, как готовые сцепиться коты, разве что не шипели.
– Господин Нордхофен просил твоей руки, – со спрятанной в голосе угрозой проговорил Фрици, – и не прячь руки за спину, племянница – все равно одна из них неизбежно достанется этому господину. Я ему должен столько, что сам бы пошел за него замуж – лишь бы рассчитаться.
Вероника фыркнула.
– Так идите за него сами, дядюшка! Все знают, что говорят в Вене о молодом Нордхофене – поверьте, он предпочтет жениться на вас, не на мне.
Бача как ни в чем не бывало собрала со стола свои бумаги, свернула в прежний рулончик и убрала за обшлаг. На лице ее не отразилось – ничего, зато Диглер оскорблено закипел:
– Фройляйн, мой клиент не может вызвать вас за такие слова…
– Потому что все знают – он не умеет стрелять, – вставила ехидно Вероника.
– Но в отличие от ваших, имения моего клиента – не арестованы, – торжественно провозгласил Диглер, – И мы имеем честь пригласить вас, фройляйн, и вашего дядю – разделить с нами радости охоты. Господин, способный загнать косулю – достаточно ли мужественен для вас, фройляйн Вероника?