Михель взял из Бачиных рук драгоценного Лоренцони и стволом сделал принцу приглашающий жест. Тот поднялся с кресла и на прощание повторил для Бачи:
– Напрасно ты не веришь…
– Правильно вы не верите, – возразил Диглер, когда процессия из вооруженного Михеля и все еще веселого принца покинула гостиную, – И не вздумайте реветь. Идите к себе, я велю подать ужин к вам в комнату. Ложитесь пораньше. Я постараюсь больше вас не тревожить. Завтра вам предстоит серьезная игра.
– И стоит ли играть? Стоит ли мне вообще садиться за стол – если я проиграю? – спросила Бача скорее самое себя, чем Диглера. Но он ответил – и хрустальные глаза его были почти человеческими, пока он это говорил:
– Даже если игра проиграна – стоит садиться за стол. Да что там – только тогда и стоит играть, когда знаешь, что тебе нипочем не выиграть. Поверьте мне, я знаю это, Базилис. Вся моя жизнь перечеркнута крест-накрест с самого начала, но я ведь как-то живу.
– Беги, ты главное – беги, сердце подскажет тебе, куда… – опять сама себе проговорила Бача.
– И это тоже.
Вернулся Михель, вернул драгоценное ружье – положил с почтением на стол – поклонился, как на шарнирах, и беззвучно ушел. Диглер склонился над драгоценным творением великого мастера, погладил кончиками пальцев вороненый ствол, словно ласкал – мужчину:
– Не верьте, не бойтесь, не просите, Базилис. Делай что хочешь – и будь что будет. Это был бы девиз Диглера, если бы тот был дворянином. Только Диглер послезавтра умрет. И лишь Лоренцони – останется Лоренцони. Ступайте к себе, Базилис, этой ночью, пожалуй, я не помешаю вам спать.
– Спасибо, Кристиан, – Бача поклонилась – вернее, за нее – кавалер Оскура, – Я продолжу играть, даже если проиграю. Спокойной ночи.
Бача не могла уснуть. «Лошадям в таких случаях надевают шоры, – думала она, – чтобы бежали вперед и не отвлекались, не таращились на что попало. Тоже, нашла кому верить. Проходимцу и предателю. Правильно Диглер сказал – будь что будет». Баче почти что не хватало его – беловолосой тени в ногах. Вот ведь сумасшедший, и ему куда хуже приходится, чем Баче, и ведь не унывает… Бача встала с постели, оделась, собрала волосы в хвост. Если явиться к нему на порог, разбудить и потребовать «принимать в ней участие» – он, наверное, даже будет рад. Пусть не ей, пусть кавалеру Оскура. Бача подошла к двери – и по ту сторону послышался шорох. Она приоткрыла дверь – и почти не удивилась, когда его увидела.
– Давно вы тут стоите?
– Наверное, час, – он был полностью одет и даже, кажется, причесан и накрашен, – Я же велел вам ложиться. Почему вы не спите?
– А почему вы – не спите?
– Я зашел попрощаться, – Диглер вошел в комнату, приблизился к слабо светящемуся в темноте окну и присел на край подоконника – черный, словно из бумаги вырезанный абрис, – Ведь завтра все кончится, вас не станет, а чуть позже и меня – молодой Левенвольде это совсем другой человек, это не Диглер и не Нордхофен. Вы потом увидите меня – и мы друг друга даже не узнаем.
– Так вы не ко мне, вы к господину Оскура? – уточнила Бача.
– Помилуйте, я прекрасно знаю, что никакого господина Оскура нет в природе, – ответил Диглер, и в темноте все равно было понятно, что он улыбается, – но завтра исчезнет и госпожа Оскура, та самая Базилис, что играет в карты как Сен-Жермен, и держится в седле, как Сен-Жермен, но уже другой. Стреляет как Диана, и играет на органе «Мессию» – вся в каплях крови косуль… А с пани Сташевской я вовсе не желаю сводить знакомство. Мне кажется, она очень скучная дама.
– Вы правы, Кристиан, пани Сташевска – очень скучная дама. Свиноводство, садоводство, варенья…
Бача села на край кровати. Взяла подушку, прижала к животу и обняла руками – так ей делалось легче.
– Прощайте, Кристиан. Удачи вам в вашей новой жизни. Постарайтесь держаться и больше никого не убивать.
– Никто не удержится в этом седле… – отвечал грустно Диглер.
– Да ладно, Кристиан, не мне вас учить – шпоры и трензель, железо в рот пожестче и вперед, – усмехнулась Бача, – у вас ведь тоже неплохая посадка. Вспомните вашего дядюшку, этого призрака с его белым табаком – мне кажется, все в вашей семье лелеют за левым плечом недурного персонального демона. Вот только некоторые умеют держать его – на коротком поводке.
– И в жестком ошейнике, – продолжил Диглер, и Бача опять услышала в его голосе – улыбку, – Спасибо вам, Базилис. Мой невероятный Базиль Оскура. И прощайте.