Влад ни разу не был женат. К женщинам относился легко и так же легко расставался, оставаясь в дружеских ни к чему не обязывающих отношениях.
Мозг лопался от изобилия памятных картинок прошлого и становился совершенно неработоспособным не только от необходимости классификации неисчислимых воспоминаний (ещё бы - столько лет жизни!), сколько из-за трудностей складирования. Это всё равно, что втиснуть свежий детектив в битком набитую книжками полку.
И потому, чтобы отвлечься, бормотал себе под нос:
"Словно в доброй сказке, мы почти что рядом, сердцу всё открыто настежь без ключа, ночи с перекликом, версты с переглядом, реки по колено, горы до плеча".
- М-да, - промолвил Мозес, но Влад, не обращая внимания на его демонстративное междометие, продолжил бубнить ветхие, как азбука, русские стихи:
"Будто между нами нет прохожим места, волосы седеют, а любовь жива. Будто ждёшь, как девка, любишь, как невеста, терпишь, как солдатка, плачешь, как вдова".
- Асясяй? - продолжил ёрничать Мозес.
- Асясяй, - сказал Влад. - Я в отличие от некоторых ценю эту асясяй дороже любых других человеческих проявлений.
- Ах, любовь, любовь - а что такое любовь люди так и не осознали. Не определили до сих пор, хотя, кажется, охарактеризовали всякое проявление в сонме человеческих отношений, - сказал Мозес. - Не знаю как тебе, а мне нравятся современные способы размножения, когда женщина и мужчина находятся на почтительном расстоянии друг от друга. Всё торжественно, строго и, главное, стерильно - никакого тебе дешёвого блуда и непристойных до одури воплей и содроганий.
Хорошо помню те века, когда детей производили самым что ни на есть примитивным способом. Мерзкое занятие - врагу не пожелаю. И зрелище отвратное, ничего кроме тошноты не вызывающее. Мы с тобой как-никак современники - из одного века, как их одной кастрюли, а каково тем, кто на триста, на четыреста лет позже нас вылупился на свет, видеть эту похабщину?
Мозес в отличие от командора, связал себя брачными узами, похожими на удавку, намылить которую не удосужился по глупости, а затянуть - тем более. И потому редко рассказывал о своей супружеской жизни. А тут, вдруг, разговорился и поведал командору то, о чём молчал долгие годы. История его была печальна.
- Каждый месяц она меняла пол, - сказал Мозес. - Я уже и не говорю об обличии: то она тёмненькая, то светленькая, то девочка, то взрослая женщина, то мальчик, то мужчина в полном расцвете сил - полное воплощение Давида Микеланджело. Морда стала пластилиновая - что хочешь, то и лепи. Если б не идентификационный код, ни за что бы не догадался, что это она - считывал, прежде чем начинал общаться. Так что, не соскучишься...
А потом, вдруг, потеряла интерес к жизни...
Сказала: - Пора. - "Да что ты!" - Только в этот момент я осознал что значит она для меня. Начал энергично уговаривать её остаться, но она меня уже не слушала.
Эвтаназия, как средство избавления от усталости, получила широкое распространение после того, как человечество научилось продлевать жизнь до бесконечности. Многие сверстники ушли из жизни по собственному желанию главным образом потому, что ничего нового увидеть на этом свете уже и не мечтали и себя в новом качестве не представляли. А вот Влад и Мозес подзадержались по причине занятости в интереснейших экспериментах по ловле звёзд.
- После смерти жены я дал себе слово обходиться без женщин и, как видишь, держусь. Суррогаты не в счёт, - сказал Мозес.
- Не в счёт, - согласился с ним Влад.
И вот наступил момент, когда в иллюминаторе они увидели Её долгожданную и благословенную, волшебную, как майское цветение. И спрашивали, и утверждали одновременно:
- Земля? Земля!.. Не может быть, не может быть...
Наконец отворили герметическую дверь, выглянули - оба сразу - наружу, в зияющий ослепительным нимбом проём...
Втянули воздух - с жадностью, словно в первый раз... -
и задохнулись от восторга:
- Она... Она самая... Не краденая - своя. Боже мой! Боже мой! Какое счастье...