– Я познакомился с ней во вторник, – сухо ответил Бен. Он ощутил вспышку раздражения, но постарался ничем себя не выдать.
Джилл натянуто рассмеялась и одарила его фальшивой улыбкой, чувствуя, что пересекла дозволенную черту.
– Извини, я вовсе не собиралась совать нос в твои личные дела.
Очевидно, его наигранная невозмутимость оказалась не столь убедительной, как ему хотелось верить.
– Не говори глупости, – сказал Бен после минутного замешательства. – Слушай, почему бы тебе не сходить к Мэтту и не рассказать ему все, что ты знаешь? Он должен это услышать. Чем скорее мы упрячем мерзавца за решетку, тем будет лучше для всех.
– Хорошо. Увидимся позже, Бен.
– Конечно.
На одно мгновение, пока она поворачивалась к нему спиной, ему пришло в голову, что надо бы посоветовать ей соблюдать осторожность, но он тут же одернул себя, сочтя свою подозрительность нелепой и неуместной. Да и что он мог ей сказать? Берегись молодых мужчин, живущих в нашем городке.
Она была неглупой женщиной и, зная о том, что за Бекки кто-то следил, непременно обратит внимание, если то же самое произойдет с ней. И примет меры, чтобы себя защитить.
Поэтому Бен проводил ее взглядом, но ничего не сказал.
Об этом решении ему предстояло сожалеть до конца своих дней.
Они смеются надо мной. Я их слышу.
Смотрят на меня. Глаза следят за мной.
Надо их остановить.
Они мне заплатят. Я им покажу.
Голова болит. Ноги болят. Надо притормозить. Надо...
Нет, вы только посмотрите на нее. Так горда собой. Думает, она лучше всех. Я ей покажу... покажу... покажу...
Как сильно болит голова.
Глаза следят за мной. Неужели они знают...
Кровь пахнет монетами.
Глава 5
21 февраля 1999 г.
Когда в мозгу у нее прозвучал чей-то вопль, он показался ей таким оглушительным, что Кэсси выронила стакан и зажала уши ладонями.
– Нет, – беспомощно прошептала она.
Помимо собственной воли ее глаза закрылись. За закрытыми веками вспыхивали яркие цветовые пятна, перемежавшиеся с черными провалами. Второй вопль заставил ее дернуться. У нее заболело горло.
– Нет, не надо... прошу тебя, не делай мне больно.
Внезапно Кэсси очутилась в другом месте, в другом теле. Она ощущала режущую боль на запястьях, что-то острое упиралось ей в спину, она сидела на чем-то холодном и твердом. Ничего видеть она не могла, кругом все было черно, но потом мешок, надетый ей на голову, сдернули.
– Не делай мне больно... нет, нет, прошу тебя, не делай мне больно... Ну пожалуйста, не надо...
На нем была чудовищная маска, наверное, изображавшая персонаж одного из последних фильмов ужасов – человеческое, но жутко изуродованное лицо. От этого ее страх возрос многократно.
– Не делай мне больно! О господи, прошу тебя, не надо! Я никому ничего не скажу, клянусь! Богом клянусь! Только отпусти меня, пожалуйста!
На один бесконечный миг Кэсси была парализована, она не могла выбраться из ловушки панических чувств связанной женщины. Шок, дикий ужас, отчаяние и холодная, безнадежная уверенность в том, что скоро, очень скоро она умрет, разрывали ее, словно когти. Взором женщины, затуманенным слезами, она видела нависающую над ней жуткую маску, видела его руку в перчатке, сжимающую мясницкий нож, и горло у нее болело от захлебывающихся рыданий и надсадных криков.
– Ты никогда больше не будешь надо мной смеяться! - прохрипел он, и лезвие тускло блеснуло в его взметнувшейся руке.
– Нет! О господи...
Когда его рука двинулась вниз по зловещей дуге, Кэсси отчаянным усилием вырвалась из сознания обреченной женщины. Увы, она оказалась недостаточно проворной, чтобы полностью обезопасить себя. Она ощутила жгучую боль от вонзающегося в грудь ножа, и перед глазами у нее все померкло.
Бен вздрогнул от неожиданно резкого телефонного звонка и поспешно снял трубку.
– Мэтт? В чем дело?
– Давай встретимся в городе. В доме Айви Джеймсон.
Бен перехватил трубку другой рукой и вытащил часы.
– Прямо сейчас? В воскресенье после обеда она, должно быть...
– Она мертва, Бен.
Бен не стал даже спрашивать, как она умерла. В голосе Мэтта он услышал все, что ему требовалось знать.
– Еду, – сказал он коротко.
Десять минут спустя он остановил свой джип позади патрульной машины Мэтта во дворе дома Джеймсонов на Роуз-лейн в двух кварталах позади Главной улицы. В обычные дни это было тихое место: большие старые дома, мирно раскинувшиеся на ухоженных газонах, пожилые люди, довольные тем, что от центра города их отделяет всего лишь необременительная короткая прогулка.
Бен заметил, что многие обитатели соседних домов вышли на крыльцо и провожают его взглядами, когда он вышел из машины. Они были слишком хорошо воспитаны, а возможно, и слишком напуганы, чтобы подойти поближе к дому Айви, но даже издалека было заметно, что их снедает любопытство.
Один из помощников Мэтта, бледный и напуганный, стоял у парадной двери и открыл ее перед Беном, когда тот поднялся на крыльцо.
– Привет, судья. Шериф в доме.
Бен вошел в дом. Это место было ему знакомо, как и большинство домов политически активных граждан Райанз-Блафф; голос Айви Джеймсон ему удалось заполучить лишь в результате изнурительной борьбы.
Круто изогнутая лестница вела на второй этаж из просторного холла, за дверью направо находилась нарядная столовая, налево – уютная гостиная, а прямо по коридору в задней части дома располагалась кухня. Дубовый паркет блестел, свежие цветы в красивой хрустальной вазе украшали стол в холле, во всей обстановке чувствовалось несколько чопорное достоинство.
Правда, чинную атмосферу нарушали двое мужчин, сидевшие на диване в гостиной; они были в одних носках, без башмаков, их побледневшие лица казались опустошенными от шока, а младший нервно курил сигарету и сыпал пепел в уже переполненную хрустальную сахарницу на кофейном столике, нарушая таким образом самый священный из строжайших запретов в доме Айви.
Бен знал их обоих. Старший был деверем Айви, а младший – ее племянником. Ни тот, ни другой не взглянули на него, а он не сделал попытки заговорить с ними.
Еще один помощник шерифа, дежуривший у дверей гостиной, молча сделал Бену знак следовать в заднюю часть дома. У него тоже был подавленный вид, а когда Бен проходил мимо, он прошептал:
– Шериф предупредил, чтобы вы были поосторожнее, судья. В кухне... пол скользкий.
«Скользкий» – это было еще мягко сказано.
Выложенный плиткой пол в кухне был залит кровью.
– Боже милостивый, – выдохнул Бен, остановившись на пороге.
Ему и раньше приходилось видеть сцены насилия, но не так уж часто, и прошлый опыт не подготовил его к чему-то подобному.
Мэтт, стоявший в двух шагах от порога, на одном из немногочисленных островков, оставшихся сухими, проговорил:
– Похоже, Айви в конце концов отдавила мозоль кому не следовало.
В кухне, судя по всему, разыгралось нечто чудовищное. Даже белые кухонные приборы были забрызганы кровью, колотые раны на тощем теле Айви невозможно было сосчитать. Она была полностью одета и, судя по нарядному платью, видимо, собиралась пойти в церковь. Какого цвета было раньше ее платье, определить не представлялось возможным: теперь оно стало бурым от крови.
На одной ноге осталась туфля.
– Видишь, как он ее оставил? – спросил Мэтт.
– Еще бы, – кивнул Бен, стараясь дышать через рот, потому что тошнотворный запах забивал ноздри. – В сидячем положении, прислонив спиной к рабочему столу. Руки на коленях. Та же поза. Монета есть?
– Пятак. В левой руке.
Если запах и беспокоил Мэтта, виду он не подавал. Бен указал рукой на пол:
– Следы ног. Это убийца?
– Среди прочих. Когда Айви не появилась в церкви, не пришла на воскресный обед, не позвонила и на звонки не ответила, ее мать послала зятя и внука проверить, не случилось ли с ней чего. Они зашли в дом с черного хода. Говорят, заскользили, как по льду, так и не успев сообразить, что происходит. Нам крупно повезет, если сумеем найти хоть один след не от их башмаков.