Он взял в руки и принялся изучать при свете лампы свой самый последний трофей – трусики Дианы Рэмзи. Так приятно было чувствовать на ощупь их шелковистую ткань. Ему нравился рисунок из голубых и зелененьких цветочков. Ему нравился исходящий от них запах.
Он поднес трусики к лицу и продержал их несколько минут, вдыхая и наслаждаясь, затем бережно убрал их в коробку вместе с остальными вещами.
Он закрыл коробку, отнес ее к комоду и аккуратно поставил рядом с квадратным куском черного бархата, занимавшим центральное место прямо под зеркалом.
На бархатной подстилке остались всего две монеты: десятицентовик и полтинник.
Он нахмурился, разглядывая их, вспоминая, почему они так важны.
Ах да! Знаки его любви. Он должен был оставлять эти символические знаки своей привязанности на память дамам. Это было... очень важно. Ему нельзя забывать, как это важно.
Итак, осталось еще две.
Разумеется, он уже выбрал их. И он уже знал, что с ними сделает. Вот только одно затруднение... которая из них будет первой?
Иди, мальчик, погуляй... за пальчик девочку поймай... закричит – не отпускай...
Он поднял взгляд, с печальной улыбкой посмотрел в зеркало и ничуть не удивился, не увидев никакого отражения.
Кэсси проснулась, словно подброшенная пружиной, понятия не имея, что потревожило ее блаженный покой. А потом, в тот самый момент, когда Бен приподнялся на локте рядом с ней, она вспомнила.
– Эй! – Он ласково провел пальцами по ее лицу. – С тобой все в порядке?
Руки у него всегда были теплые. Ей это нравилось. У нее появлялось желание замурлыкать по-кошачьи всякий раз, как он дотрагивался до нее.
«Наверное, мне должно быть стыдно», – подумала Кэсси.
– Со мной все в порядке, – ответила она наконец.
– Ты вскрикнула во сне.
Кэсси посмотрела ему в лицо, внимательно и напряженно вглядываясь, словно запоминая его черты при свете лампы.
– Наверное, приснился дурной сон.
– Ты его не помнишь?
– Вообще-то нет. Там было что-то по поводу зеркала... И я никак не могу избавиться от музыки. – Она внезапно нахмурилась. – До сих пор не могу.
– Что за музыка?
– Целый день у меня в голове тренькает какой-то навязчивый мотивчик. Он мне вроде бы знаком, но я никак не могу вспомнить.
– Может, я его узнаю? Кэсси улыбнулась:
– Поверь, ты не захочешь слушать мое пение. Мне медведь на ухо наступил.
– Правда? – Он устроился поудобнее рядом с ней, подложив одну руку под голову. – В это трудно поверить. У тебя такой мелодичный голос.
– Должно быть, это наследственное. Поверь, я не могу напеть даже детскую песенку.
Кэсси не помнила, когда он успел натянуть одеяла на них обоих, но ее это порадовало. Не то чтобы она смущалась, но все-таки ей было немного неловко лежать рядом с ним голой.
Немного? Это было мягко сказано.
Удивительная все-таки вещь – страсть. Неудивительно, что о ней написаны целые тома. Впервые в жизни Кэсси поняла, что имеют в виду люди, когда говорят, что страсть лишает их разума.
– Кэсси?
Она вздрогнула и посмотрела на него.
– А?
– Ты как будто куда-то ушла. Где ты была?
Кэсси подумала, что у нее, наверное, горят уши, выдавая ее с головой. Ей пришлось откашляться.
– Нигде я не была. Который час?
Он заглянул на тумбочку через ее плечо.
– Двенадцатый час.
– Мне надо вывести Макса погулять.
– Я сам его выведу. Позже. – Бен наклонился и поцеловал ее глубоким и долгим поцелуем.
К тому времени, как он оторвался от ее губ, руки Кэсси уже крепко обвивались вокруг его шеи. Откуда взялись эти дурацкие одеяла? Она хотела, чтобы они немедленно исчезли куда-нибудь.
Похоже, Бена посетила та же мысль. Он откинул одеяла и простыню, открывая взгляду обнаженное тело Кэсси. Он не отрываясь смотрел на ее маленькие, смутно белеющие в полутьме груди, его рука нежно прикасалась к ним.
Кэсси приглушенно застонала. Она больше не владела собой. Ее тело каждой клеточкой отзывалось на самые легкие и беглые прикосновения его рук.
Ее глаза закрылись сами собой; кровать исчезла, а вместе с ней и комната, и дом. Весь мир. Остались только его теплые руки, ласкающие ее нагую плоть, вызывающие наслаждение, о котором она раньше даже помыслить не могла. Грудь у нее горела, в животе поселилась ноющая пустота, взывающая о насыщении, а когда его рука проникла ей между ног, она решила, что сейчас умрет.
Он ласкал ее с изощренным искусством опытного любовника, вызывая нарастающее желание, пока наконец она не поняла, что больше не выдержит ни минуты острого напряжения. Чувствуя себя закрученной до отказа пружиной, готовой вот-вот разжаться, Кэсси уже собралась было умолять его прекратить бесконечно затянувшуюся пытку, но смогла издать лишь беспомощный стон.
А потом она ощутила его у себя между ног, почувствовала медленное, но неумолимое проникновение твердой мужской плоти в свое тело. И нетерпение, звучавшее в ее стоне, сменилось торжеством.
– Открой глаза, любовь моя, – прошептал Бен. – Посмотри на меня.
Его лицо было напряжено, глаза потемнели; всматриваясь в ее зрачки, он как будто вбирал ее в себя взглядом, и опять Кэсси поразилась до глубины души. Она не могла читать его мысли но каким-то непостижимым образом заглядывала глубже – туда, куда мысль не доставала, и ощущение этой невероятной близости толкнуло ее к высшей грани наслаждения, пока их тела двигались, как одно.
– Бен... – прошептала Кэсси, подчиняясь неодолимой потребности произнести его имя.
– Я здесь.
Его губы коснулись ее губ, прошлись по ним, словно играючи; он подхватил ее руками под плечи, погрузил пальцы в ее волосы. В потемневших от страсти глазах с полуопущенными веками, устремленных на нее, горел приглушенный огонь. Ритмичное движение бедер ускорилось.
Напряжение, охватившее Кэсси, стало нестерпимым, но ей ничего другого не оставалось, как подчиняться заданному ритму. Все ее чувства были предельно обострены, голова кружилась, тело стремительно скользило по крутой дуге к вершине насыщения, она отчаянно цеплялась за Бена, как за якорь спасения, единственную опору в океане неописуемых ощущений.
Освобождение, когда оно наконец пришло, обрушилось на нее подобно высокому морскому валу: дыхание у нее пресеклось, сердце чуть не остановилось. Кэсси почувствовала себя оглушенной. Ей едва хватило сил обнять Бена, пока его собственное тело сотрясалось в судорогах оргазма. Одна-единственная связная мысль промелькнула у нее в голове: Кэсси ужаснулась, насколько она была близка к тому, чтобы никогда всего этого не узнать.
Прошло немало времени, прежде чем они обрели способность двигаться. Бен оперся на локти, приподнялся и заглянул ей в лицо. Его глаза все еще казались потемневшими, лицо было взволнованным и сосредоточенным.
Никаких душевных сил для проявления стеснительности у Кэсси уже не осталось. Она сказала:
– Вот это да!
В глазах у Бена загорелись озорные огоньки.
– Мне бы следовало сказать «спасибо», но ведь обе стороны, безусловно, внесли свой вклад.
– Это... всегда так бывает?
– Со мной такого раньше никогда не было, – усмехнулся Бен, целуя ее.
Кэсси обвила его ногами и удержала, когда он сделал движение, чтобы отстраниться.
– Не уходи.
– Я слишком тяжелый, любовь моя.
– Вовсе нет.
Ей хотелось знать, сознает ли он сам, что уже во второй раз называет ее своей любовью.
– Ты уверена, что тебе не тяжело?
– Безусловно.
Бен понимал, что долго это продолжаться не может: его вес был слишком велик для ее хрупкого тела, но и он был не прочь растянуть удовольствие насколько возможно. Не в силах удержаться, он поцеловал ее еще раз, погрузив пальцы в ее шелковистые волосы. У него появилось смутное ощущение, что ее непременно надо удержать, иначе она попытается ускользнуть от него.