Вильма кивнула:
— Домашние. Последний был «Леди Балтимор». Никто больше не печет «Леди Балтимор». Но мне для моих девочек ничего не жалко.
— Я помню, видела тут полусъеденный торт в начале недели…
Вильма снова ласково кивнула, как бабушка над шитьем:
— Это и был как раз мой «Леди Балтимор». Они его уплетали за обе щеки, как маленькие свинюшки.
— И вы знаете… все их дни рождения?
— Конечно! Как бы я иначе могла делать для них тортики? Когда ваш, дорогая? Я испеку для вас «Красного дьявола», сто лет его не пекла. Скажите мне дату.
— Июнь, — продолжала тормозить Темпл. — И до него еще почти год. Вильма, что вы думаете по поводу убийств?
— Ужасно, — ответила та. — Ужасные вещи… То, что сделали с моими девочками, было ужасно.
У Темпл сложилось впечатление, что Вильма говорит не об убийствах, а о тех бедах, которые предшествовали им в прошлом девушек.
— Значит, вы знали Глинду, и Китти, и близнецов?
— Я знаю всех моих девочек, — подтвердила та.
— А вы знали, что Глинда и Китти жили с мужчинами, которые над ними издевались, а одну из близняшек насиловал собственный отец?
— Только одну? — лицо Вильмы вытянулось от шока. — Только одну из них? Не может быть. Наверное, только одна это признавала, а вторая отрицала. Отрицание – очень распространенная вещь в таких случаях, — произнесла она, как попугай, повторяющий слова, услышанные в кабинете психиатра.
Темпл подумала, что Вильма, должно быть, имеет большой опыт таких бесед.
— Действительно, — сказала она. — Но как жаль, что этих девочек больше нет с нами! Что они не смогут выступить на конкурсе. А ведь все они только недавно отпраздновали свои дни рождения.
— Я помню, да, делала для них тортики… Но разве недавно?
Темпл начала загибать пальцы:
— Дороти-Глинда родилась в марте. Китти – в апреле. А близнецы в июне, они и были Близнецы, как я. Странно, правда?
Вильма пожала плечами, завязала узелок, взяла маленькие хромированные портновские ножницы и отрезала остаток нитки:
— Все мы когда-то родились.
— Но разве не странно, что дни рождения жертв так точно совпадают с календарем: март, апрель, июнь. Только мая нет.
Вильма раздумывала пару секунд:
— Нет, есть.
— Как это есть? Вы думаете, что имеется еще одна жертва, про которую никто не знает?
Вильма поджала губы:
— Вы должны знать девочек. Нужно уметь слушать.
Джипси и Джун. Все знают, что это сценические имена. Все думают, что это в честь Джипси Роуз Ли и ее сестры Джун Хавок.
— А что, это не так?
— Так, только имя Джун – настоящее, данное при рождении. Понимаете? С него все началось.
В коридоре раздался смех пробегающих наверх стриптизерш, эхом прокатился к лестнице. Вильма встала и закрыла дверь. Темпл приоткрыла рот, ее пальцы невольно сжались от страха.
— Я ничего не поняла, — призналась она.
— Наверное, я не должна вам этого рассказывать, — Вильма снова уселась на свой стул, но отложила шитье в сторону. — Они не любили эту историю и старались ее забыть. Иногда близнецы странно реагируют на простые вещи… Джун и ее сестра родились с разницей в несколько минут.
Темпл кивнула:
— Первого июня 1967 года.
— Нет, — уточнила Вильма. — Я знаю от них самих: это Джун родилась первого июня 1967 года, в двенадцать часов тринадцать минут ночи.
— А… о, господи! Джипси родилась ночью тридцать первого мая и ее окрестили… Мэй?!
Вильма улыбнулась и кивнула:
— Они ненавидели все эти школьные шутки насчет мая и июня. Я думаю, они ненавидели даже те несколько минут, которые их разделяли. Эти девочки были прямо неразлучны. Было бы жестоко убить одну из них и оставить другую жить.
Ужасная догадка осенила Темпл:
— Точно так же было верхом жестокости насиловать только одну из близняшек! Джипси была права. Их отец сделал жертвой только ее, чтобы увеличить возможность манипулировать ими… И она сменила имя, потому что ненавидела его и человека, который подзывал ее этим именем к себе, чтобы в очередной раз изнасиловать. Лицо Вильмы приняло стыдливое выражение:
— Я бы об этом не узнала, если бы Джипси не устроила их отцу приглашение на конкурс. Хотелось бы знать, ему сообщили, что они… умерли? Или он узнает, когда приедет?
— Точнее, есть ли ему до этого дело.
— Думаю, нет. Если бы ему было дело до чего-то, кроме собственных поганых желаний, он бы не стал делать то, что делал. Не стал бы непоправимо калечить своих дочек. Человека можно сломать, но нельзя починить обратно. И никому нет дела до тех, кто сломаны. Я испекла близнецам торт первого июня. Мэй стремилась быть Джун. Наверное, она хотела иметь такие же невинные воспоминания, как у сестры. Теперь им больше не надо вспоминать никаких мерзостей.