— Нет-нет, Энрико, я не с картелем договаривался, а с тобой, но ты нарушил свое слово. И куда это тебя привело? Ты рядом со своими ближайшими соратниками, но вы в пустыне, на коленях, и мы оба знаем, чем это закончится. Вас даже не найдут, Энрико.
Вот теперь он видит в глазах Фернандеса и его подельников то, что там должно быть с самого начала — страх.
— А больше всего меня бесит то, что ты опять подумал только о себе и лишней пачке долларов. Не о жене и детях, не о своих сестрах — ты опять заботишься только о себе.
Глаза Фернандеса наливаются кровью:
— Ты не посмеешь… — человек рядом с ним пытается рвануть вперед, но его останавливает короткий удар приклада Кадзу.
Такао хмурится и качает головой. Кадзу закатывает глаза и знаком просит заканчивать. Это предмет их постоянных споров: Кадзу считает, что Такао излишне патетичен и слишком много болтает; Такао считает, что перед смертью человеку нужно дать шанс выговориться.
— Мы домой поедем? Я есть хочу, — говорит Кадзу, и будничность его тона пугает Фернандеса намного больше, чем угрозы Такао.
Такао достает свой глок и щелкает предохранителем.
— Прости, Энрико, сегодня без прощальной речи, Кадзу хочет есть. — он приставляет оружие ко лбу Фернандеса и нажимает на курок. Глушитель срабатывает идеально, раздается лишь глухой щелчок, и безжизненное тело падает на песок.
Один из оставшихся в живых мычит и падает сам, второй сгибается и блюет. Третьего Такао убивает молча.
— Мы до утра тут будем торчать? — спрашивает Кадзу, прежде чем схватить рыдающего латиноса за волосы и заставить его выпрямиться. Двумя выстрелами он очень быстро заканчивает весь этот цирк и скручивает глушитель.
— Да подожди! — Такао не успевает, и Кадзу шипит, дуя на обожженные пальцы, — каждый раз одно и то же! Знаешь же что горячий!
— Езжайте, мы приберем, — говорит Арэта, свинчивая крышку у канистры с горючим.
Такао кивает, и они с Кадзу возвращаются к машине. Обратно в Альбукерке едут так же молча, и Такао прикрывает глаза. Злиться на Кадзу или спорить с ним бесполезно, этот урок Такао выучил много лет назад. Раз Кадзу готов пачкать свои руки в крови наравне с Такао — пусть.
— Помнишь тот ювелирный в Ноб Хилл? — спрашивает Такао, — тот, в котором было колье с янтарем.
— Ты ебнулся? — Кадзу отворачивается от дороги, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Следи за языком, мелкий! — нотации от Кадзу звучат настолько неожиданно, что это единственное, что Такао может произнести в ответ.
— Ты знаешь ее несколько дней, и она работает на Флавия.
Такао фыркает от смеха:
— Это настолько очевидно?
— Не настолько, если не знать тебя так, как знаю я, — хмурится Кадзу, — ты возвращаешься из дебильного клуба Флавия и лыбишься, как идиот. На следующий день ты готов мчаться туда снова и светить своей белой гривой, а когда я тебя отговариваю, требуешь, чтобы я привез тебе конкретную девушку. Я еду и забираю неземную красавицу… прекрати ржать! Привожу ее к тебе, а несколько часов спустя увожу обратно, оттраханную и довольно улыбающуюся. Проходит буквально неделя, и ты вспоминаешь о колье с камнями, которые являются символом огненной лисицы — я жил в Японии и знаком с легендами. Что я должен подумать? Что ты решил уделить внимание Азуми?
Такао прекращает смеяться только когда ему перестает хватать воздуха.
— Ты сейчас сказал больше слов, чем за последние пару лет, ты же это понимаешь? — отдышавшись, спрашивает он. — Пусть и опосредованно, но Мэй заставила тебя разговаривать!
— Не Мэй, а твоя глупость, — Кадзу закатывает глаза, заставляя Такао рассмеяться снова.
Сложно признаться в чем-то подобном даже самому себе, но Такао и сейчас готов ехать в “Мягкую лапку”, ведь в разгар ночи Мэй наверняка блистает на сцене, изгибаясь под светом софитов и неоновых трубок, закрытая маской кицунэ и пробуждающая самые грязные мысли у всех, кому посчастливилось ее сегодня увидеть.
***
Масамунэ заходит в отдел, придерживая два стакана с кофе.
— Сегодня без пончиков? — грустно спрашивает его Логан.
— Хватит жрать эту дрянь, — припечатывает Масамунэ, — ты умрешь в сорок лет не от пули, а от избытка холестерина. И вообще, ты коп из убойного отдела, а не патрульный.
Логан, печально вздохнув, пробует кофе и поднимает возмущенный взгляд на Масамунэ.
— Но сахар-то можно было добавить!
Утреннюю перепалку прерывает Лин из баллистического.
— Муни, загляни к нам, есть новая информация по Хиггсу.
— Иди, — машет рукой Логан, — хоть ты и принес отвратительный кофе, я допишу отчет по той стрельбе в Альта-Монте.
— Сахар в шкафу, — хмыкает Масамунэ и идет следом за Лин.
В лаборатории Лин указывает на отчет, лежащий на столе.
— Это пуля вашего дружка, — она достает потертую папку, — а это пули, которые вынули из одного мелкого дилера несколько лет назад. Можешь посмотреть сам, но я тебе и так скажу: они идентичны, ствол был один и тот же.
Масамунэ кладет перед собой два листа и сравнивает. Насечки на пулях из двух разных дел действительно совпадают.
— Что за дилер? — спрашивает он, — дело раскрыли?
— Насколько я знаю, нет, — Лин качает головой, — но подробностей я не знаю, мое дело — анализ. Спроси у наркоконтроля, там тебе скажут точнее. Кажется, то дело вел Фредди Гарсия.
Масамунэ хмыкает, благодарит Лин и возвращается к Логану, попутно набирая номер телефона.
— Доброе утро, Гарс. Я могу к тебе приехать? Очень хочу посмотреть одним глазком на дело четырехлетней давности…
***
Гарсия, мексиканец с абсолютно неуставной шевелюрой, зевает и трет лицо руками, пропуская Масамунэ в свой кабинет.
— Не представляю, чем тебя могло заинтересовать то дело, — ворчит он, — мотив слишком расплывчатый, орудия убийства у нас нет, никого так и не посадили. Дело остыло быстрее, чем труп того парнишки.
— Что с мотивом? — спрашивает Масамунэ, открывая папку с материалами.
— Мелкий дилер, — Гарсия отпивает кофе и морщится, — господи, как ты можешь пить такую дрянь, хоть бы сахар попросил добавить… Продавал не то и не там, попал под передел территории среди банд, грохнули его либо итальянцы, либо ваши.
— Наши — японцы? — уточняет Масамунэ. Гарсия не пожилая свидетельница, ему можно и нос разбить за подобные слова.
— Да-да, японцы. Не кипятись, я понимаю, что ты по другую сторону закона, но привычку так трудно изжить… Мы пытались прижать и макаронников, и белого тигра, но куда там. До суда дело не дошло, разумеется, да и в суде нас раскидали бы как котят.
— Макаронники? Белый тигр? Что ты несешь вообще? — кажется, крепкий черный кофе не способствует улучшению умственной деятельности. По крайней мере, не у всех.
— Парнишка был латиносом. А территорию делили итальянцы — они не работают с мексиканцами напрямую, и Такао Наито, белый тигр Альбукерке, он латиносов на дух не переносит, это все знают даже в полицейском управлении. Тогда же пошатнулась власть Монте-Флорес, банды, которой теперь вообще нет, потому что японцы с Наито во главе подмяли их под себя.
Масамунэ радуется тому, что уже сидит, потому что подобную информацию было бы трудно воспринимать, оставаясь на ногах. Когда Такао предлагал сотрудничать и рассказывал про свой клан, он забыл упомянуть, что старается установить монополию на наркотрафик. Масамунэ невольно ухмыляется. Хитрый и продуманный сукин сын знал, что, а самое главное, как сказать, чтобы убедить старого друга помочь.
— Можешь поднимать это дело, — говорит Масамунэ, — ствол всплыл снова, теперь уже у нас.
Глаза Гарсии загораются, как у гончей, почуявшей добычу.
— И как? Я предположил, что это Лосин, в девяносто восьмом мы буквально захлебнулись в этих пушках.
— Я предположил то же самое, — Масамунэ усмехается, — но у нас тоже только пуля. И труп мальчишки, который работал на итальянцев, но дилером не был.