— Разговариваю, — в его ответе отчетливо слышится гордость, смешанная с легкой грустью, — у меня строгий отец, он требовал, чтобы дома я говорил на родном языке. А ты?
Отец Мэй ничего от нее не требовал, он был слишком занят зарабатыванием денег, чтобы вылечить мать, а потом работал на износ, чтобы спрятаться от своего горя. Мэй его не винит и никогда не винила — в те моменты, когда он вспоминал о том, что у него есть дочь, он дарил всю любовь и заботу, на которые был способен.
— Мои родители не считали это важным, — коротко улыбается Мэй, — в детстве я еще могла что-то сказать, сейчас разве что суши закажу.
***
Поначалу Мэй кажется редкой птицей, случайно попавшей в курятник — настолько чужеродно она смотрится в обстановке одного из любимых ресторанов Масамунэ. Но потом она улыбается, и улыбка эта словно освещает ее лицо изнутри; миг, и Мэй расслабляется и с любопытством осматривается, подмечая детали интерьера, и кажется, что они так ужинают по меньшей мере каждые выходные, а не впервые.
Черная кожа платья и россыпь янтаря на шее выгодно подчеркивают белую кожу — и как она умудряется сохранять ее такой под палящим южным солнцем? А в глазах то и дело вспыхивают лукавые искры, будто перекликаясь с бликами на огненных камнях.
Мэй умна, точна в высказываниях и очень остра на язык. Масамунэ не помнит, чтобы ему хоть с кем-то было так комфортно. Периодически он словно всплывает на поверхность и вспоминает, кем Мэй является на самом деле. Кажется, она это замечает, и тогда в ее взгляде вспыхивает предупреждающий огонек, который требует держаться в рамках цивилизованной беседы. Масамунэ думает о том, что работа в полиции изменила его слишком сильно, и теперь он не может просто насладиться ужином в компании красавицы, постоянно вспоминая о работе.
Им приносят лобстера, и Мэй берет в руки щипцы. Она с поразительной легкостью разделывает морского гада и, заметив взгляд Масамунэ, беспечно улыбается.
— Меня в детстве отец научил в подобном местечке, — она аккуратно вытаскивает кусочек нежного мяса и отправляет его в рот, — все так же вкусно.
Масамунэ хочется кормить ее из своих рук, настолько чувственно она слизывает с губ каплю масла, случайно попавшую после обмакивания мяса в специальную плошку.
— Сначала я подумала, что выбрала неудачный наряд, — она будто специально привлекает еще больше внимания к тому, как плотно обхватывает кожа платья ее изгибы, — но теперь понимаю, что не ошиблась. Если что-то упадет, смогу стереть следы быстро и без ущерба своему внешнему виду.
Масамунэ готов предложить ей запасной комплект своей формы, который всегда лежит в машине, но он не уверен, какую цель при этом будет преследовать — скрыть Мэй от посторонних глаз за ширмой свободной одежды или посмотреть, как она будет переодеваться.
— Как ты пришел в полицию? — Мэй аккуратно вытирает пальцы салфеткой и тянется за бокалом, — я тоже позволю себе быть стереотипной и скажу, что это не самый очевидный выбор для японца.
— Моя семья с тобой согласится, — фыркает Масамунэ, — мне пришлось потратить немало сил, чтобы настоять на своем выборе. Просто это… Правильно. Я вырос в бедном районе, где даже днем было не очень безопасно выходить на улицу. Копы приезжали редко и часто опаздывали. А когда приезжали — им обычно не радовались.
— И ты решил своим примером изменить расстановку сил? — проницательно замечает Мэй.
— Можно и так сказать. Просто я мог… Могу сделать хоть что-то, понимаешь? Не оглядываясь на то, какой расы или социального статуса человек передо мной, — Масамунэ очень хочется, чтобы Мэй поняла. Кажется, она понимает, потому что кивает с той же мягкой улыбкой. — Скажешь, что я безнадежен?
— Скажу, что ты романтик, и это вовсе не плохо, — она дарит ему понимающую улыбку, — превосходно, когда есть четкая цель. Это помогает не сбиться с пути.
— Что помогает не сбиться тебе? — она уже демонстрировала, что не так проста и поверхностна, как можно предположить.
— Искусство. Танцы. Я следую за своей звездой с четырех лет и пока ни разу не сбилась. Поэтому мне и нужно время днем — я тренируюсь.
***
После ужина Масамунэ предлагает прогуляться, и Мэй, к его удовольствию, соглашается. Она берет его под руку, хотя явно не нуждается в поддержке, настолько легко ступает, несмотря на узкое платье и высокие каблуки.
Идущие навстречу мужчины непроизвольно поворачивают голову ей вслед, и Мэй благосклонно улыбается каждому знаку внимания.
— Наверное, ты уже привыкла, что перед тобой готовы расстилать красную дорожку? — спрашивает Масамунэ, и Мэй звонко смеется.
— Я стриптизерша, Масамунэ, — она крепче сжимает пальцы на его локте, — делать так, чтобы мужчины смотрели только на меня — моя работа. Женщины, впрочем, тоже: я лояльна ко многим вещам.
— И тебе совсем не страшно от такого… Повышенного внимания?
— А чего мне бояться? — Мэй пожимает плечами, — я иду под руку с бравым офицером полиции, а в клубе есть Граут. Несколько раз мне приходилось просить его о помощи; поверь, он действует очень эффективно. Хотя его методы наверняка не придутся тебе по нраву.
Слова Мэй настолько похожи на слова Такао, что это больно режет по ушам.
— Как насчет методов Кассия Флавия? — наугад бросает он, раздраженный воспоминанием о недавнем споре.
— Считаю ли я их эффективными? Да. — Мэй останавливается и заглядывает Масамунэ в глаза, — считаю ли я их зачастую излишними? Тоже да. Ответ на какой вопрос интересует тебя больше, офицер Араи?
— Почему ты работаешь на Флавия? — вопрос вырывается раньше, чем Масамунэ успевает себя остановить, — Я допускаю, что ты не знала о том, кто он такой. Но когда узнала — почему не ушла?
— Потому что у меня другие цели, — Мэй на секунду с силой зажмуривается, но тут же вновь открывает глаза, — а еще потому что уйти от Флавия не так просто, как это звучит в тенистом парке после прекрасного ужина.
Они продолжают неторопливо шагать, рука Мэй остается такой же расслабленной на локте Масамунэ, но он чувствует, как между ними очень быстро растет невидимая ледяная стена, появление которой он сам же и спровоцировал. Дурак.
— Прости меня, Мэй, — просит он, — когда я приглашал тебя поужинать, я вовсе не рассчитывал на твою откровенность в подобных вопросах. Иногда мне трудно переключиться с рабочего на личное. Я сожалею.
— Не стоит, — Мэй смягчается, — я не сказала ничего, о чем могу пожалеть.
Умная и осторожная, умело пользующаяся своей красотой. Масамунэ чувствует, как мельчайшими, продуманными или нет, действиями, Мэй привязывает его к себе невидимыми путами, оплетая, как лисица-кицунэ магией.
Они доходят до края парка. По пути Мэй делится наблюдениями за прохожими, рассказывает о прекрасной книге про русский балет и никак, ни одним словом не упоминает свою или его работу. Наверняка она что-то знает про Флавия, но сейчас Масамунэ совсем не хочется об этом думать, и он с усилием прогоняет из головы даже обрывки мыслей о деле.
Прощаясь и собираясь махнуть рукой, чтобы вызвать такси, Мэй делает шаг к Масамунэ и оказывается вдруг очень близко. Так близко, что он может рассмотреть янтарные крапинки в ее темных глазах.
— Это был удивительный вечер, Масамунэ, — она произносит его имя выверенно-правильно, с придыханием, и от одного только звучания он чувствует, как по коже разбегаются мурашки, — я редко позволяю себе подобные выходы, и это делает нашу встречу еще ценнее. Спасибо.
Масамунэ очень хочет наклониться к ней и поцеловать на прощание, но не решается. Настолько яркая, настолько чувственная и притягательная, что она подумает, если он сделает этот шаг? Что очередной мужчина упал к ее ногам?
Мэй замечает его колебания, негромко вздыхает и сжимает пальцы на воротнике его рубашки, заставляя наклониться.
— Иногда лучше не думать, а сразу действовать, офицер, — шепчет она прямо в его губы, прежде чем прижаться к ним в поцелуе.