— Верю, — отмахивается Такао, — но могли и мимо проехать, раз закрыто. Прощаю в последний раз.
Юдзуру кивает и отходит в сторону мастерской, оставляя Такао и Азуми наедине.
— Такао… — она чуть не плачет.
— Что случилось, Азуми? — он поднимает брови, — конец света не наступил. Что-то произошло?
— Я… И Юдзуру…
До Такао доходит, и он не может сдержать смешок.
— Ты решила, что я устрою сцену ревности?
— Да, — по ее лицу Такао понимает, что она надеялась на эту сцену. Ведь она точно знала, где он будет и в какое время. И решила использовать своего полевого товарища, чтобы вызвать нужные эмоции.
— Прости, милая, — Такао мягко улыбается, — мы ничего друг другу не обещали, так что я не в обиде. Ты правда решила, что я буду крушить собственную мастерскую и бить морду Юдзуру только потому, что ты решила раздвинуть перед ним ноги?
— Я предполагала, — на Азуми жалко смотреть, — тебе что, настолько плевать на меня?
— Почему же? — Такао проводит кончиками пальцев по бамперу ближайшего грузовика, — мне с тобой очень хорошо, поэтому я и звоню тебе в минуты одиночества. Ты рассчитывала на что-то большее?
— Сколько лет я бегаю за тобой, как привязанная собачонка? — Азуми неожиданно срывается на крик.
— Так зачем ты это делаешь, милая? — Такао смотрит ей в глаза и честно озвучивает свои мысли. — Мне все равно. Не хочешь необременительного секса — уходи.
Азуми, всхлипывая, уходит за своими вещами, и к Такао неслышно приближается Юдзуру.
— Зачем ты так с ней?
— А ты переживаешь? — усмехается Такао, — на бой вызывать не стану, не волнуйся. Я должен волочиться за ней просто потому что у нее есть какие-то чувства ко мне? Она из-за этих чувств с тобой трахалась?
Крыть нечем, и Юдзуру хмурится, опустив голову.
— Захочешь утешить — возражать не стану, — Такао хлопает его по плечу, — а теперь покажи мне, что вчера привезли.
Область высоких, да и любых других чувств для Такао похожа на Марс — такая же далекая и непонятная. С Азуми ему и впрямь удобно, хоть ее услужливость и утомляет порой. Однако он в состоянии различить, когда девушка, с которой он спит от случая к случаю, больше не заинтересована в нем, а когда она лишь пытается вывести его на ревность.
Единственная, кто интересует Такао не только на уровне постели — это Мэй. Но Мэй сильно отличается от всех женщин, которые были у Такао до нее. Независимая и самодостаточная, при этом чертовски привлекательная — мимо нее не прошел бы и мертвый. Такао вспоминает, как она седлала его в отеле, заставляя забыть обо всех проблемах и делах, и задумчиво щурится. Кажется, очередное недельное увлечение превращается во что-то качественно другое, новое.
— Какого хрена, Наито Такао? — шипит Азуми, вырывая его из потока мыслей, — о ком ты думаешь с таким лицом?
Такао удивленно на нее смотрит.
— Что ты имеешь в виду?
— Я знаю тебя много лет. Ты выглядишь как кот, обожравшийся сметаны. А раз на меня тебе плевать, значит, причина в ком-то другом.
— Ты права, — Такао мечтательно улыбается, — есть одна лисица… Впрочем, это ведь не твое дело?
— Пошел ты нахуй, — она вылетает из мастерской, оставляя Такао с Юдзуру.
Такао пожимает плечами и все же идет смотреть на новый транспорт.
***
Масамунэ сдавливает пальцами виски и зажмуривается. Спина и шея нещадно ноют, но он старается сосредоточиться на текущей задаче. Это очень напоминает старшую школу, когда он не мог до конца отключиться от внешнего шума, постоянно оставаясь начеку. Полицейский участок не сильно отличается, точно так же может потребоваться участие Масамунэ, но в этот раз не в разборках между одноклассниками, а в спасении чьей-то жизни.
Логан за соседним столом точно так же перебирает бумаги, стараясь вычленить несоответствия. Желание Масамунэ помочь Мэй и посадить Флавия привело их в обратно в клуб. Стрипушник — отличный способ отмывать деньги, ничем не хуже прачечных и автомастерских или ресторанов. Пока Логан погружается в дела итальянского ресторана, Масамунэ пытается вникнуть в колонки цифр с финансовым отчетом клуба (можно на название в одном из случаев заменить).
Их запрос даже не вызвал особого удивления — под Флавия всегда кто-то копает; интерес к точке с любителями животных не должен показаться подозрительным. Если Масамунэ сможет помочь Мэй хотя бы таким образом, значит, он должен постараться.
Мэй… Воспоминание о том, насколько саркастично она отреагировала на саму идею о браке, неприятно царапает что-то глубоко внутри. Но и не признавать ее правоту — глупо.
Масамунэ невольно ухмыляется, представляя лица родителей, когда он приведет к ним Мэй для знакомства. Узнав, чем занимается избранница сына, мать наверняка схватится за сердце, а потом будет уточнять “ты уверен, милый?” Отец скорее всего ничего не скажет Мэй в лицо, но в приватной беседе начнет кричать, что подобной невестки в своем доме не потерпит. Проблема решается очень просто — достаточно просто не говорить им, где Мэй работает или работала, но она сама на это никогда не пойдет, не считает нужным прятаться, гордится своими танцами. Возможно, однажды Масамунэ придется выбирать между ней и своей семьей.
Что-то в полученных бумагах не дает Масамунэ покоя, цепляет взгляд, но он не может ухватить закономерность. Вот если бы была возможность посмотреть те документы, которые хранятся непосредственно в клубе или там, где работает финансист Флавия… Наверняка будут расхождения с официальной отчетностью. Но инициировать налоговую проверку Масамунэ не дадут, а для ордера нет никаких оснований, Кассий Флавий тщательно оберегает свои активы. Активы, к которым относится и Мэй.
***
Мэй откидывает волосы за спину и закусывает губу. Такао придерживает ее бедра и позволяет двигаться самой. Каждый секс с ней — как маленькая смерть, не остановиться, лишь падать и падать в пропасть. Такао рывком переворачивает ее на спину и двигается жестче и глубже. Ногти Мэй впиваются в его спину — точно останутся следы, но Такао плевать. Не сдерживаясь, он расцвечивает нежную белую кожу укусами и засосами. Мэй выгибается навстречу и прижимает его голову к себе. Потом она будет недовольна, но сейчас поддается моменту и стонет, получая очередную метку.
Он никогда не был собственником, но Мэй хочется покрыть всем собой, заявить миру о своих правах, чтобы каждый видел: она — его.
— Сильнее, — приказывает Мэй, скрещивая лодыжки у Такао за спиной, — двигайся, черт возьми.
Ее волосы темной волной растекаются по подушкам, волосы Такао закрывают их обоих белой пеленой. Мэй вплетает пальцы в его пряди и притягивает его ближе к себе, жадная, требовательная, раскрывающая губы для поцелуя.
— Ты моя, — бормочет Такао ей в губы.
— Я своя собственная, — она продолжает дерзить даже с раздвинутыми ногами и с членом Такао глубоко внутри себя. Знает, что он не сможет наказать ее, замедлившись или отстранившись. Он не озвучивает, но и так понятно, что он — ее.
Когда они заканчивают, Мэй переворачивается на живот и обнимает руками подушку.
— Ты слишком много на себя берешь, — заявляет она, глядя Такао в глаза.
— Не больше, чем могу унести, — хмыкает Такао, — тебя точно потяну, лисица.
Он поднимается, чтобы достать коробочку, за которой ездил сам. Когда он протягивает ее Мэй, та садится, едва прикрывшись простыней.
— Ты американка, но японские корни не спрячешь, — поясняет он, пока Мэй открывает футляр.
Она аккуратно вытягивает спицы, украшенные крупными хрустальными каплями.
— Это очень красиво, — восхищенно выдыхает Мэй, вызывая удовлетворенную улыбку.
Она сразу собирает волосы в небрежный жгут и закалывает его новой безделушкой.
— По какому поводу такой щедрый подарок? — спрашивает она после глубокого поцелуя.
— Разве нужен повод? — Такао поднимает брови. — Я просто захотел. Если ты еще не поняла, я всегда делаю что хочу. Возможностей для этого у меня достаточно.