Мало кто серьёзно относится к самосовершенствованию. А ведь в человеке заложено ужасное стремление крушить всех и вся, стремление, которое необходимо сдерживать, которому ни в коем случае нельзя давать волю.
ДЗИНЬ!
Когда люди не ставят перед собой положительных целей, не стремятся улучшить свою жизнь, они тратят энергию во зло. Они получают Старкуэтера, убившего столько людей безо всякой для себя выгоды. Они получают копов-маньяков и эту новую войну во Вьетнаме.
Дзинь! Младший ожидал очередного щелчка по бутылке, но его не последовало.
Ирн замер в напряжённом ожидании.
Лунный свет померк, лёгкие волны более не радовали его мысленный взор. Младший сосредоточился, пытаясь вернуть в поле зрения воображаемое море, но на этот раз, а случалось такое крайне редко, методика Зедда его подвела.
Вместо моря возникли толстые пальцы Ванадия, с удивительной деликатностью ощупывающие устройство для внутривенного вливания, изучающие функциональное назначение его частей, точно так же, как слепой подушечками пальцев читает книгу, набранную шрифтом Брайля. Он представил себе, как детектив нашёл сливное отверстие, переходящее в трубку, сжал последнюю большим и указательным пальцами. Увидел, как он достаёт шприц, тем ловким движением, каким фокусник выхватывает из кармана шёлковый шарф. В шприце нет ничего, кроме воздуха. Он втыкает иглу в трубку…
Младшему хотелось позвать на помощь, но он не решился.
Не решился даже притвориться, что просыпается, с бормотанием и зевком, потому что детектив сразу засёк бы обман, понял, что пациент давно уже не спит. Если же он только притворялся, что лежит без сознания, если подслушал разговор доктора Паркхерста и Ванадия, а потом отказался отреагировать на прямые обвинения Ванадия, его обман будет неминуемо истолкован как признание вины в убийстве супруги. И уж тогда этот упрямый, не знающий жалости детектив обязательно дожмёт его.
Пока же он, Младший, имитировал сон, детектив не мог с абсолютной уверенностью утверждать, что обман имеет место. Он мог подозревать, но не знать точно. А потому у него останется хотя бы тень сомнения в виновности Младшего.
Растянувшуюся, как бесконечность, тишину вновь нарушил детектив.
— Знаешь, как я представляю себе человеческую жизнь, Енох?
Этот глупец ещё и философ.
— По мне, вселенная — некий музыкальный инструмент с бесконечным числом струн.
Правильно, вселенная — одна огромная гавайская гитара. В занудном монотонном голосе появились новые нотки.
— И каждое человеческое существо, каждое живое существо — струна этого инструмента.
И у бога четыреста миллиардов пальцев, и он играет ну очень модную версию блюза «Отпуск на Гавайях».
— Решения, которые каждый из нас принимает, и поступки, которые он совершает, суть вибрации, которые распространяются по гитарной струне.
В твоём случае это скрипка, а мелодия — тема из «Психопата».
Страстность в голосе Ванадия была подлинной, отталкивающейся от здравомыслия, а не горячности, не было в ней сентиментальности или елейности… и это пугало больше всего.
— Вибрации одной струны вызывают более слабые, ответные реакции во всех струнах, через корпус инструмента.
Бредятина.
— Иногда эти ответные реакции очень заметны, но в большинстве своём они такие слабые, что услышать их может только тот, кто обладает необычайно высокой чувствительностью.
Святой боже, позволь мне умереть прямо сейчас и освободи от выслушивания всей этой дури.
— Когда ты перерезал струну Наоми, ты положил конец воздействию её музыки на жизни остальных и на будущее. Ты внёс диссонанс, который будет слышен, пусть и слабо, во всех концах вселенной.
Если ты пытаешься вызвать у меня ещё один приступ рвоты, похоже, ты своего добьёшься.
— Этот диссонанс вызовет множество других вибраций, часть которых вернётся к тебе. Какие-то ты мог предугадать, какие-то — нет. Я — самая худшая из тех вибраций, которые ты предугадать не мог.
Несмотря на браваду невысказанных реплик Младшего, Ванадий лишил его спокойствия. Да, коп был явно не в себе, но не следовало держать его за обычного психа.
— Когда-то я был сомневающимся Фомой[8]. — Голос детектива доносился уже не от кровати, а от двери, хотя Младший не слышал его шагов.
Несмотря на невзрачную внешность, а тем более в темноте, когда внешность вообще не в счёт, Ванадий производил впечатление мистика. И хотя Младший не верил ни в мистиков, ни в различные сверхъестественные силы, которыми эти люди, по их утверждениям, обладали, он знал, что мистики, не сомневающиеся в собственной избранности, чрезвычайно опасны.