К себе в Кремль! Согласитесь, это звучит!
Как всегда, по вечерам улицы запирались на рогатки, и свободное хождение по городу затруднялось. Я спешил добраться домой до темноты, не забывая бдительно смотреть по сторонам, чтобы не попасть в руки лихим людям, выходившим с наступлением темноты на свой нелегкий и опасный промысел. Конечно, вооруженный человек не казался уличным грабителям такой уж желанной добычей, но группы разоренных крестьян или пропившихся казаков, сбившиеся в банды, вполне могли напасть на одинокого прохожего даже в центре Москвы.
К счастью для меня, на этот раз, хотя я и был без старухиного амулета, все обошлось благополучно. Караульные стрельцы, охранявшие нашу национальную святыню, уже запомнили меня в лицо и на территорию Кремля пропустили без лишних вопросов. Тут за каменными стенами можно было расслабиться. На улицах было пустынно. И местные жители, и иереи с причтом сидели по своим гнездам, как все добрые люди, готовились отойти ко сну, Я тоже прямиком направился в наше любовное гнездышко, уже предощущая романтическое свидание. Однако Иринин дворец оказался на запоре и без обычных караульных стрельцов при входе.
— Вот она ладанка, дает себя знать! — подумал я и отправился на Царский двор, выяснять, что могло помещать царевне прибыть на сеанс «общеукрепляющей терапии». Во дворце все было как обычно: царские дворовые люди слонялись без дела и, как им положено, развлекались интригами и сплетнями.
— Царевна Ксения у себя? — спросил я какую-то попавшуюся в сенях заспанную «фрейлину».
— У матушки царевна, вместе с царем, — ответила, зевая, придворная дама. — Давно уже там втроем сидят.
— Наверное, что-то случилось, — глубокомысленно решил я и сразу же пошел в покои царицы. Однако попасть на совещание августейшего семейства не удалось. Никто из ближних слуг не решился прервать семейный разговор и доложить о моем приходе. Да я особенно туда и не рвался. О чем сейчас могут говорить Годуновы, было понятно и так, а слушать стенания не имело смысла. Пришлось терпеливо ждать в общих сенях, когда моя больная освободится для лечения.
Совещались Годуновы долго, и когда, наконец, Федор и Ксенией вышли от матери, оба выглядели плохо; у царя горело лицо и сошлись на переносице брови, у сестры были заплаканные глаза. Лезть к ним в присутствии двора было невозможно, пришлось отойти в сторонку и ждать, что предпримет сама царевна. Однако она только кивнула мне и удалилась в свои покои.
Похоже, наступала первая ночь, когда мы с ней будем спать не вместе. «Точно, амулет подгадил», — с грустью подумал я, устраиваясь на скамье в парадных сенях. Кроме облома с Ксюшей, мне предстояло провести не самую комфортабельную ночь. Дело в том, что у меня до сих пор не было своего места в царских чертогах. Сначала я спал в повалуше на половине царевны, потом вместе с ней во дворце ее покойной тетки, а теперь, похоже, мне предстояло ночевать в общей прихожей на самом, можно сказать, ходу.
Однако на этот раз все кончилось благополучно, Не успел я устроиться в сенях, как в железнодорожном зале ожидания на голой скамье, как меня разыскала Матрена. Она, как и я, уже привыкла к хорошей жизни, в ее варианте — к стрелецкой медовухе, и не собиралась просто так поступаться принципами.
— Что еще случилось? — спросил я, как только она возникла возле моей скамьи.
— Ужас кромешный, — грустно ответила она. — Самозванец к Москве идет, и войска у него видимо-невидимо.
— Тьфу, ты черт! — выругался я. — А что, это раньше не было известно?!
— Царица плачет, с детьми прощается. Царь хочет собрать московских стрельцов и самому вести их на Самозванца, — продолжила рассказ Матрена.
— Ладно, что на ночь такие дела обсуждать. Ксения в Иринин дворец ночевать пойдет?
— Пойдет, конечно, куда ж она теперь от тебя денется! — впервые улыбнулась карлица.
— А стрельцы с медовухой где? — спросил я, помня о интересе шутихи к этому сладкому напитку.
— Сами тебя найдут. Иди пока в Иринину избу, и мы с Ксенией скоро будем.
Наконец все стало складываться, как и должно. Стрельцы уже стояли на своем месте, и мы с ними без лишних разговоров обменяли деньги на товар. Пока я страстно взбивал перины, изнывая от нетерпения, больная в сопровождении наперсницы явилась на курс очень интенсивной терапии. Мы с царевной буквально бросились друг на друга, не обращая внимания на присутствие свидетельницы. Матрена претензий за потерю компании не высказала, взяла сосуд с напитком и удалилась в соседнюю светлицу. Ну, а мы...
...Знахарка оказалась права. С амулетом все это вышло еще лучше. А может быть, просто с любовью? Кто же теперь разберется...
— Да не бойся ты, как-нибудь справимся, — успокаивал я Ксению в редких антрактах, когда мы ненадолго оставляли друг друга в покое. — Самозванец, как я слышал, в общем, неплохой парень. Особой ненависти к вам он не испытывает, и если вы исчезнете, специально разыскивать не будет.
— Куда это мы исчезнем? — удивилась она.
— Вот об этом и нужно думать. Лучше всего за границу.
— А Москва, а батюшкин престол?
— Ну, вообще-то он не батюшкин, а Московский, — подумал я, — а твой батюшка такой же прохиндей, как и все прочие его соискатели.
Однако ничего подобного не сказал. Подошел с другой стороны:
— Боюсь, что сохранить вам его все равно не удастся, потому лучше быть живыми без престола, чем мертвыми вблизи его.
Этой ночью я закинул в душу царевны первое зерно надежды или сомнения, как кому угодно считать. Я вполне реально просчитывал, что, если даже совершу чудеса ловкости и предприимчивости, скажем, прокрадусь в стан Лжедмитрия и устраню его физически, то все равно Годуновым на Московском троне усидеть не удастся. Федор явно не тот человек, который сможет удержать власть и стабильность в раздерганной, утомленной постоянными неурожаями и голодом стране. Именно это я собирался ему объяснить.
Ранним утром, не успел я проводить невыспавшуюся, бледную после бессонной ночи царевну в ее покои, как передо мной предстали слободские претенденты на сладкую царскую жизнь.
— Уже явились? — не слишком любезно приветствовал я ранних визитеров.
— Так сам же велел утром прийти, — парировала Маруся.
— Ладно, пришли так пришли, теперь ждите, все равно царь сейчас в церкви на заутрене, — сказал я, скрывая зевок.
— А царевна правда даст мне померить свои наряды? — не скрывая в глазах блеск нетерпения, спросила Маруся.
— Обещала. Если вдруг забудет — попросишь постельничего ей напомнить. Только не сейчас, а ближе к обеду, царевна нынче плохо спала, ей нужно хорошо отдохнуть.
— А ты что, всю ночь ее лечил? — бесхитростно спросила девушка.
— С чего ты взяла?
— Сам ты тоже какой-то не такой, как будто всю ночь на коне скакал.
В ее словах была изрядная доля правды, но тема эта не предполагала обсуждения.
— Нет, просто очень поздно лег, голова сильно болела.
— А царь на меня не разгневался? — вдруг ни с того, ни с сего спросил Федор.
— За что ему на тебя гневаться? — не понял я ход его мысли.
— Одежда у меня больно худая.
— Нет, не разгневался. Хороший царь должен знать как живут и во что одеваются его подданные.
— Так ведь плохо живем, хлеба не хватает, дрова дороги, одежда худая...
— Работать нужно лучше, тогда и жить будете хорошо, — нравоучительно сказал я и сам засмеялся. Надо же, с недосыпа я додумался до того, что советую разбойникам лучше работать!
Наконец, нетерпение моих новых друзей было удовлетворено. Царь сходил к заутрене, помылся в бане и, освободившись от важных государственных дел, оказался полностью в нашем распоряжении. Когда постельничий Языков провел нас в его апартаменты, у меня появилось чувство, что не только слободские жители, но и кремлевский сиделец нетерпеливо ждал этой встречи.
— Давай-ка, поторапливайся, — прикрикнул царь на Федю, — опять мы ничего не успеем!
Что он не успел вчера, я не понял, разве что всласть поговорить со священником. Я не стал из чувства такта спрашивать его о планах на сегодняшний день, ждал, что будет дальше. «Мальчики» пошли переодеваться. Маруся сразу же прилипла к зеркалу, любоваться самым прекрасным, что существует на земле, венцом творенья. Я присел на лавку и невзначай задремал. Идти бродить по городу не хотелось, после всех «подвигов» я вполне заслуживал выходной.