— Вот всегда так: вначале не торопятся, а к концу сессии — до полуночи заседать будут. Но поскольку вам активно помогает аллах, нет оснований волноваться, в регламент уложитесь.
— Хотя у меня и есть текст, хотя я его уже почти наизусть знаю, признаюсь откровенно, волнуюсь, — говорил Арсений по дороге в ООН. — Ведь в первый — да, наверное, и в последний — раз приходится выступать на таком высоком международном форуме.
— Понимаю вас, — кивнул Антон Сергеевич. — Я уже и не помню, сколько раз выступал, а все равно волнуюсь, знаю: придется, закончив выступление, вступать в полемику. А это куда сложнее, нежели читать приготовленный текст. Приходится взвешивать каждое слово, так сказать, на ходу.
Порядок работы в комитете был следующий: каждая делегация имела два места. На столах стояли микрофоны, так что к трибуне оратор не выходил (ее не было), говорил со своего места. Условились, чтобы выступающие укладывались в пятнадцать, максимум — двадцать минут. Но председатель не прерывал оратора, если он говорил и два часа, ибо правилами работы комитетов регламент для выступающих не устанавливался. Оратора мог остановить каждый делегат, подняв руку. Председатель просил оратора подождать, спрашивал: что делегат хочет сказать? А сказать он хотел лишь одно: протестует, потому что оратор, отклонившись от повестки дня, поднимает те вопросы, которые в комитете не обсуждаются. Председатель благодарил, просил оратора прислушаться к замечанию. Либо говорил, что протест не принимается, оратор придерживается сути тех вопросов, которые здесь обсуждаются. Так оратора могли останавливать каждую минуту, заявляя протесты, чтобы приглушить остроту его речи. Арсений с тревогой думал, что вокруг его выступления тоже может завязаться такая полемика, ведь он должен сказать немало неприятного и американцам, и англичанам, транснациональные корпорации которых грабят территории, которые еще находятся под властью колонизаторов.
Утром заседания комитета не было. Председатель назначил его на пятнадцать часов. А появился он, сдержанно улыбаясь, за столом президиума с опозданием на двадцать минут. Поздоровавшись с теми, кто сидел в президиуме, председатель усаживается в свое кресло, нагибается к микрофону и говорит:
— Именем всемогущего и всемилостивейшего аллаха заседание четвертого комитета объявляю открытым. Продолжаем обсуждение пункта сто третьего повестки дня о деятельности иностранных экономических и других кругов, которые чинят препятствия на пути выполнения декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам, находящимся под колониальным господством, и усилиям, направленным на уничтожение колониального апартеида и расовой дискриминации в южной части Африки. Доклад специального комитета о ходе выполнения декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам…
Формулировка повестки дня была, как казалось Арсению, чрезмерно многословной. Но в ООН, как он заметил, все так делалось, ибо тут важно каждое слово, ибо тут ловят на слове. А поймав на слове, делают, как говорят, политику. Поэтому тут смотрят на смысл, а не на стиль. Пусть будет растянуто, с повторами слов, но точно по смыслу. И так точно, чтоб никто не смог как-то по-своему трактовать повестку дня, только бы направить дискуссию в другое русло. Тем более что желающих толковать все по-своему, то есть так, как им выгодно, в ООН всегда много.
Арсений должен был выступать шестым. Уже произнесли речи делегаты Германской Демократической Республики (оратор говорил по-русски, так как немецкий язык не значился среди официальных языков ООН), Египта, Шри-Ланка, Бангладеш, Югославии. Не дослушав выступления представителя Югославии, председатель передал полномочия своему заместителю (дипломату из Новой Гвинеи). Заместитель председателя — невысокий человек с черным чубом — и предоставил слово Арсению. Арсений постучал пальцем по микрофону и, убедившись, что его включили, заговорил неторопливо, так как его просили: не спешите, переводчикам трудно. «Не спешите» не понравилось Арсению, он обычно читал, как и говорил — энергично, быстро. Здесь же пришлось, прочитав фразу, делать небольшие паузы, что не только не успокаивало его, а усиливало волнение, которое он не мог преодолеть. Независимо от того, кто вел заседание, в речи все обращались к председателю комитета, хотя в зале его не было. Главное, что в стенограмме будет записано. И Арсений заговорил громче, чем полагалось, голос его заметно дрожал, плохо его слушался: