— Я ему не раз говорила: брось ты газетную публицистику! Напиши политический роман! — заметила Вита.
— А почему бы не сценарий? — поворачивал на свое Марчук. — Я мечтаю снять фильм о какой-нибудь интересной поездке за границу.
Пока шел этот разговор, Арсений, окинув взглядом комнату, отметил: гость давно уже сидит здесь, в пепельнице полно окурков. «А мне Вита никогда не разрешала у нее курить», — вспомнил он. На письменном столе стояла бутылка недопитого коньяка и две чашки кофе. Вита лежала на диванчике в том самом золотистом халате, который привезла из Москвы, прикрыв ноги пледом. Арсений встретился с нею взглядом и сразу отвел глаза, будто наткнулся на что-то постыдное.
— У нас творческий разговор с Мирославом. Он в восхищении от моего романа «Рубикон», предлагает экранизировать его. — Вита печально усмехнулась: — Не знаю только, на какой студии у нас это можно сделать.
— Я прочел американское издание романа, — сказал Марчук, важно растягивая слова, считая, что это придает им особый вес. — Скажу вам без преувеличений: гениальное произведение! Он будет переведен, как и романы Маркеса, на все языки мира!
— Возьми себе рюмку, — предложила Вита Арсению, увидев, что Марчук потянулся к бутылке, чтоб налить в свою.
«А почему же ты, зная, что я должен вот-вот прийти, не поставила рюмку для меня?» — мысленно спросил Арсений Виту. Хотел заглянуть в ее глаза, но вспомнил, какой стыд обжег его, когда встретился с ее взглядом, и пошел в кухню. Шел и думал: «Что же в ее взгляде было такое, от чего мне стало стыдно?» Вспомнил, какими были в ту минуту ее глаза. Дерзко прищуренные, с пугливыми огоньками где-то там, в глубине. Взгляд словно бы говорил: не заглядывай в душу, в ней есть тайны, которые ты не должен знать. Они не для тебя, они для другого…
Ситуация была глупая: не пойти к Вите не мог, а идти туда, пить коньяк с антипатичным Марчуком, слушать его хвастливые разглагольствования — тоже не хотелось. Стоял у стола, вертел в руках рюмку, лихорадочно искал выхода из этого положения. «Надо повернуть разговор так, чтобы он как можно скорее ушел», — решил Арсений, не придумав ничего лучшего. Вернулся в комнату, поставил рюмку на столик и не успел пододвинуть стул, как Марчук налил ему коньяка, поднял свою рюмку, торжественно провозгласил, будто не Арсений, а он был хозяином в этом доме:
— За экранизацию «Рубикона»!
— Где? — спросила, саркастически улыбаясь, Вита.
— А хоть и в Голливуде! — Марчук выпил рюмку до дна, хлебнул кофе, спесиво, как это только он умел, задрал чубатую голову с острым носиком. — Пусть меня пригласят, я сделаю им такой фильм, какого они и во сне не видели! Кстати, — повернулся Марчук к Арсению, — мне итальянцы предлагали контракт на два фильма. Пять лет я должен был жить в Риме. — Марчук развел руками, печально вздохнул: — Не пустили. И почему — никто не мог объяснить.
— Испугались, что ты не вернешься, — сказала Вита.
— Но я ездил на кинофестивали и вернулся! — возразил Марчук. — И фильм мой там хвалили. И именно тот, который наши ортодоксы-бездари критиковали. Нет, причина одна: зависть! Высокие должности имеют, а талантиком бог обошел! Вот и стригут, как садовник подстригает декоративные кусты, под один ранжир. Вы, вижу, не разделяете этих моих мыслей! Почему, если не секрет?
— Было время, я выписывал из писем в редакцию всякие курьезы, — после паузы произнес Арсений. — Часто в них встречалась и та мысль, которую вы только что высказали. Но авторами этой философии были графоманы. И не скромные графоманы, а агрессивно воинствующие! Не только бездарные, а и неграмотные! — Арсений довольно усмехнулся, увидев, что Марчуку не понравилось сказанное. — Вот почему я не могу согласиться с вами.
Наступило напряженное молчание. Нарушила его Вита — не обращаясь ни к Марчуку, ни к Арсению, предложила наполнить рюмки. И хотя она улыбалась накрашенными губами, глаза ее гневно (Арсений понимал: сердилась на него) щурились, а голос звенел как туго натянутая струна. Марчук не встал, как до этого, чтобы наполнить рюмки, сидел надменно вскинув голову и величественно скрестив на груди руки, глядя куда-то в потолок.
Вита сказала, едва сдерживая раздражение:
— Арсений, налей рюмки!
«Ага, уже не Саня, а Арсений!» — отметил он невольно.
— Я очень прошу извинить, но у меня… — Марчук взглянул на часы, — разговор с директором киностудии! И, должен сознаться, очень неприятный. Сердечное спасибо вам, Вита, за минуты творческой радости, которые вы мне, несмотря на болезнь, так щедро подарили! Я — ваш вечный должник! — церемонно целуя Витину руку, закончил он. — Всего хорошего! Выздоравливайте!