Все ее познания в испанском быстро возвращались к девушке. Она была обязана этим познаниями латиноамериканцам, торгующим наркотиками.
Необходимость — мать изобретательности, дорогие мои. Когда ты сидишь на игле, торговец наркотиками тебе ближе родной матери. На этой яхте сейчас было столько кокаина, что Тутс могла бы кайфовать года полтора, не переставая, если бы только ей удалось его заполучить. Проблема этих двух латиносов заключалась в том, что люди в Майами будут ждать какую-то другую яхту, их собственную, но ту яхту пришлось пустить побоку, потому что у нее полетел карбюратор. Разобрать всякие технические выражения вообще не представляло никакой трудности. Чего тут не понять. Ну, проводка, ну, зажигание. По испански это звучало "carburador defectuso" и "gases dentro del motor". Когда они поняли, что не доберутся до Майами на собственной калоше, то перетащили весь товар на яхту Уоррена. Но теперь они испугались, что их люди не узнают эту яхту, и стали прикидывать, как бы им связаться с теми, кто придет за товаром. "Восемь килограмм", — услышала Тутс. Ochos kilos. Партия стоимостью в сто тридцать две тысячи долларов. Ciento treinta y dos mil dolares.
Потом до Тутс донеслось: "Tengo que orinar".
По-английски это значило: "Я хочу в туалет".
Сегодня за обедом Бобби Диас сообщил мне, что провел ночь с женщиной в ее квартире на Шуршащем рифе.
"Это свободная белая женщина, ей двадцать один год, и ей нечего скрывать. Мы провели вместе всю ночь. Можете спросить у Шейлы. Я ушел от нее на следующий день, в восемь утра".
Сейчас был вторник, четыре часа пополудни. С того момента, как Баннерманы услышали прозвучавшие на яхте Толандов три выстрела, прошло восемь суток, шестнадцать часов и двадцать минут. Я ехал по мосту, ведущему на Шуршащий риф, чтобы встретиться с Шейлой Локхарт, потому что когда-то давно профессор юриспруденции сказал мне: "Мэттью, никакое алиби нельзя считать таковым, пока вторая сторона не подтвердит его под присягой".
Шуршащий риф — это результат компромисса между Флоридой какая она есть и той Флоридой, о которой мечтают крупные торговцы недвижимостью. Например, эта территория менее обустроена, чем риф Сабал, который на полную катушку использует свои юридические льготы и экологические преимущества — со вкусом использует, можете не сомневаться. Компании "Строительство на Солнечном Берегу" вообще не откажешь во вкусе. Они скупили большую часть этих самых северных в мире коралловых островков, когда те стоили пару центов за гектар, прибрали их к рукам и превратили в обширный ландшафтный парк, усеянный высотными многоквартирными домами, площадками для игры в гольф, плавательными бассейнами, теннисными кортами, белыми песчаными пляжами и частными домами, пристроившимися на обособленных участках.
Риф Фламинго был обустроен не хуже, но там находились в основном частные дома, некоторые — весьма роскошные. Большая их часть была снаружи выдержана в розовом цвете и флоридском стиле, а внутри — в духе Среднего Запада. Всю эту тяжелую мебель темного дерева, унаследованную от бабушки Хэтти, откуда нибудь из Лэндинга или Индианополиса, или из Гранд-Рапидса заботливо перевезли сюда, где она и упокоилась, бросая своим благоразумием и упрямой степенностью вызов здешнему легкомысленно синему небу и ярко-зеленой воде.
А в Шуршащем рифе все еще много остается от прежней Флориды, но постепенно он проигрывает битву с застройщиками. Вы едете мимо непроглядных зарослей, за которыми, как вам известно, прячется стоящий на отшибе невысокий дом у мелкой солоноватой протоки, ветхая пристань, лодка с облупившейся краской. И вдруг заросли обрываются, и к небу возносится белая башня. Посреди рукотворного оазиса журчат фонтаны, у берега выстроены крытые эллинги, из бассейна, спрятанного где-то за домом, несутся вопли и смех ребятни. Голоса далеко разносятся в раскаленном сентябрьском воздухе. А через несколько сотен ярдов начинается перекособоченный деревянный забор в полмили длиной, и вы понимаете, что за этим забором располагается еще один уголок уходящей Флориды. И у вас замирает сердце.
Шейла Локхарт проживала в новом шестнадцатиэтажном кондоминиуме под названием "Сандаловый ветер". Он был выстроен на южном берегу Шуршащего рифа, неподалеку от общественного пляжа. День был влажным и жарким, волны неустанно накатывались на берег, и на гребнях волн мелькали белые барашки пены. Терпеть не могу выходить в море в такую зыбь.
Я припарковал «акуру» в ряду, над которым висела табличка "Для посетителей", потом отыскал здание, именуемое «Закат», и поднялся на лифте на четырнадцатый этаж. Шейла жила в квартире 14-С. Я позвонил перед выездом, и договорился, что она будет ждать меня. Я позвонил в дверь. Подождал. Позвонил еще раз. Подождал. Наконец, дверь отворилась.
Шейле Локхарт было отнюдь не двадцать один год, как заявил Диас, и даже не тридцать. Возможно, Диас просто хотел сообщить, что она совершеннолетняя. Кроме того, Бобби сказал, что Шейла — свободная белая женщина. Хотя я никоим образом не собирался подвергать сомнению ее свободу, назвать Шейлу Локхарт белой нельзя было ни с какой натяжкой.
Видимо, это Диас тоже ввернул для красного словца. В общем, Шейла Локхарт оказалась очень красивой негритянкой лет сорока, одетой в белые шорты и белый топ на бретельках. В длинные черные мелко вьющиеся волосы были вплетены яркие бусины. Из глубины квартиры потянуло холодком.
— Входите, не напускайте жару, — сказала она.
Белой Шейла, несомненно, не являлась, но и назвать ее черной в точном смысле этого слова тоже было нельзя. У нее была кожа цвета темного янтаря и серовато-зеленые глаза, которые часто встречаются у жителей Карибского бассейна — результат многовекового скрещивания белых, негров и индейцев. Я прошел следом за хозяйкой в длинную гостиную, протянувшуюся от входной двери до застекленной лоджии, выходящей на Мексиканский залив. Раздвижная стеклянная дверь сейчас была закрыта, потому что в комнате работал кондиционер. С одной стороны от гостиной располагалась кухня, рядом видна была закрытая дверь.
Должно быть, спальня. Да, неплохая квартирка. Верхний этаж и отличный вид на море.
— Во что там Бобби вляпался на этот раз? — поинтересовалась Шейла.
— Насколько мне известно, ни во что.
— Тогда почему ему вдруг потребовалось алиби?
Не прерывая разговора, она заглянула на кухню и тут же вернулась с подносом, на котором стоял кувшин с холодным чаем и два высоких бокала с кубиками льда. Наши взгляды встретились. При разговоре по телефону я не говорил, что мне нужно подтверждение рассказа Бобби о том, где он провел ночь с двенадцатого на тринадцатое сентября. Все, что я мог предположить, — что Шейла позвонила Бобби и сообщила, что я собираюсь к ней приехать, а он попросил ее подтвердить, что он действительно был у нее.
— Вам чаю? — спросила Шейла.
— Да, пожалуйста.
Она отвела взгляд и стала разливать чай. Кубики льда зашипели и всплыли. Шейла поставила кувшин, села напротив меня, в глубокое белое кожаное кресло. Я уселся на диван с поролоновыми подушками, накрытый синим льняным покрывалом. Мы взяли бокалы, сделали по несколько глотков.
— А почему вы решили, что мистеру Диасу нужно алиби? — спросил я.
— Мне так показалось, — с улыбкой ответила Шейла.
— А вы действительно можете обеспечить ему алиби?
— В зависимости от обстоятельств.
— А если речь идет об убийстве?
— Я не стану покрывать никого, если речь идет об убийстве. Вне зависимости от того, насколько близко мы знакомы с этим человеком.
— И насколько хорошо вы знакомы с Бобби?
Шейла пожала плечами.
— А все-таки?
— Мы встречаемся то там, то тут уже месяцев пять.
— То там, то тут?
— Иногда он приходит ко мне, иногда я к нему. Мы не живем вместе, если вас это интересует.
— Мистер Диас сказал мне, что ту ночь, когда был убит Бретт Толанд, он провел с вами. Это правда?
— Да.
— Вы помните, во что он был одет?
— В смысле — когда пришел сюда?
— Да.
— Во что-то черное. Или темно-темно синее. Брюки, рубашка с диннным рукавом. Наощупь вроде бы шелковая.