Так получилось, что именно в этот день закончилось судебное разбирательство, и их клиент был оправдан. Они собрались в компании остальных компаньонов и их жен, чтобы отпраздновать это событие. Потом Марк предложил всем отправиться в нижний город, посмотреть на елку на Рокфеллер-плаза. Никто не поддержал Марка, за исключением Ли Картера, который не был евреем, но жена Картера сказала, что у нее болит голова.
Марк подумал, что головная боль — это всего лишь вежливый способ сказать: "Ли, давай лучше пойдем домой и трахнемся". В общем, все отправились по домам, а Марк с Патрицией поймали такси и поехали в нижний город.
Было уже довольно поздно. Они не знали, во сколько выключается иллюминация на елке. Патриция полагала, что они оба смутно ощущали, что елка не может стоять включенной всю ночь напролет, но они не знали, во сколько именно отключаются гирлянды. Так или иначе, никто из них не обращал внимания на время. Они сегодня одержали блестящую победу и выпили по этому поводу слишком много шампанского. Когда они сели в такси и попросили водителя отвезти их на Рокфеллер-плаза, было не то около половины двенадцатого, не то даже больше.
На площади все еще много было много людей. Они катались на льду.
Гирлянды на елке все еще горели.
Они вышли из такси и остановились на тротуаре, взявшись за руки и любуясь на елку. Внизу, в углубленной чаше катка, молодые девушки в коротких юбочках выделывали изящные пируэты на льду, а какой-то почтенный джентльмен чинно катался, подбоченившись, и рассекал толпу, словно океанский лайнер. Над площадью царила огромная елка, сияющая тысячами разноцветных огоньков.
И внезапно все огоньки погасли.
В смысле, все огоньки на елке.
Каток по-прежнему остался освещен — сверкающий прямоугольник посреди нахлынувшего моря темноты. То есть, конечно, остались фонари на углу улицы, да и в небоскребе на Рокфеллер-плаза все еще горели отдельные окна, но по сравнению с тем, что было всего лишь минуту назад, ночь показалась особенно темной. Когда гирлянды погасли, у всех зрителей невольно вырвался разочарованный полувздох-полувозглас.
Фигуристы по-прежнему продолжали кружить по катку, но зрители стали расходиться с улицы. Некоторые отправились на площадь — там все еще было достаточно света, другие пошли по Сорок девятой улице. Патриция и Марк взялись за руки и отправились гулять по Пятнадцатой улице.
Казалось, что двое нападавших возникли прямо из воздуха. Оба они были чернокожими, но с таким же успехом они могли оказаться и белыми. В
Нью-Йорке был канун Рождества, и город просто кишел грабителями всех мастей. Их привлекла норковая шубка. Шубка, и еще сумочка Патриции.
Сумочка была от Джудит Лейбер, с золотой застежкой, и со стороны казалось, что в ней наверняка должно лежать много денег. Один грабитель ударил Патрицию по голове, а второй вырвал сумочку у нее из рук.
Патриция зашаталась. Первый грабитель подскочил к ней уже спереди и дернул за полу шубки, обрывая пуговицы. Грабитель уже начал сдирать шубку с плеч Патриции, и тут Марк ударил его.
Удар вышел совершенно неубедительным. Грабитель явно поднаторел в уличных драках, а Марк был всего лишь тихим законопослушным адвокатом, который повел свою подругу посмотреть на новогоднюю елку. К тому же евреем. Ирония судьбы. Грабитель дважды ударил Марка в лицо, ударил очень сильно, а когда Марк упал на тротуар, снова повернулся к Патриции, намереваясь все-таки забрать эту долбанную шубку. Второй грабитель пнул Марка в голову. Патриция закричала, схватила свою туфельку на высокой шпильке и кинулась на грабителя, который пнул Марка. Патриция колотила его по лицу и по плечам острым каблуком, но грабитель продолжал пинать Марка. Он бил его снова и снова, и голова Марка дергалась под этими ударами. Тротуар уже был залит кровью, и Патриция едва не поскользнулась.
— Прекратите! — закричала она. — Прекратите, прекратите, прекратите!
Но грабитель все пинал и пинал Марка, пока тот, который пытался сорвать с Патриции шубку, не закричал:
— Смываемся! — и они растворились в темноте.
Шубка так и осталась на Патриции.
Один из рукавов был почти оторван.
Сумочку от Джудит Лейбер грабители унесли с собой.
Марк Лоэб был мертв.
Через месяц Патриция перешла работать в прокуратуру.
Я так понимаю, она не хотела еще раз пережить что-нибудь подобное.
Не хотела еще раз потерять человека, которого любит.
Но, Патриция…
— Что-то случилось? — спросила Патриция, улыбнулась и взяла меня за руку.
— Нет, все в порядке, — сказал я.
У Энди Холмса был «крайслер» с откидным верхом. Сейчас верх был откинут, а небо над головой было таким синим, что его хотелось лизнуть, как переводную картинку. Над головами у нас лениво проплывали пушистые белые облака. Время от времени какое-нибудь из них накрывало машину своей тенью. Было прекрасное воскресное утро во Флориде, и мы, словно студенты на каникулах, ехали по 70-й дороге к Окичоби, а оттуда через Индианополис на Уэст-Палм-Бич. Наши пиджаки из индийского льна валялись на заднем сиденье, галстуки были ослаблены, а верхние пуговицы рубашек расстегнуты. Мы вообще облачились в костюмы только потому, что ехали по официальному делу. Когда адвокат идет разговаривать со свидетелем, он должен быть в костюме и при галстуке. Когда мы добрались до яхты Джерри и Бренды Баннерманов — сорокапятифутового судна, прекрасно оборудованного для рыбалки в открытом море, — хозяин был одет в джинсовые шорты, а хозяйка — в довольно экономное бикини.
Джерри Баннерман оказался загорелым крепким мужчиной лет сорока пяти. Его шорты были подпоясаны куском белой веревки. Бренде Баннерман было, на мой взгляд, около сорока. Это была длинногая брюнетка с белозубой улыбкой и синими глазами, прекрасно гармонирующим по цвету с ее очень компактным купальником. Когда мы подошли к пристани их яхт-клуба, расположенного примерно в миле от их дома, построенного прямо на берегу, супруги Баннерман драили палубу.
Спрятав наконец ведра и тряпки, они пригласили нас перекусить. Мы уселись на кокпите под синим тентом. Мы болтали, словно старые приятели, ели восхитительный салат с креветками, приготовленный Брендой, пили холодный чай из высоких бокалов с плавающими в них лимонными дольками. Джерри сообщил нам, что он тоже адвокат. Бренда сказала, что она до свадьбы работала секретарем в одной гнусной юридической консультации. Я подумал, что что-то в этом деле замешано слишком много юристов. Эндрю потом сказал, что ему пришла в голову та же самая мысль.
Они рассказали, что удачно купили две квартирки в их кондоминиуме, сломали перегородки и получили отличную квартиру с видом на океан. "Рекордный год" — так называлась их яхта, — они приобрели после того, как фирма Джерри выиграла одно очень крупное дело и выписала своим работникам офигенные рождественские премии. Они обошли на этой яхте вокруг всей Флориды, и даже как-то раз добрались до островов Бимини — но это уже другая история.
— Нас захватило краем урагана, — сказала Бренда.
— Вот уж что бы не хотелось испытать еще раз, — хмыкнул Джерри.
Бренда подала на стол печенье с шоколадной глазурью и подлила в бокалы холодного чаю.
Пора было браться за работу.
— Как я сказал вам по телефону, — начал я, — мы просто хотим узнать…
— Слушайте, давайте обойдемся без околичностей, — перебил меня Джерри. — Прокурор предложил вам соглашение?
— Он предполагает, что мы можем на это пойти, выслушав его свидетелей.
— Это может оказаться неплохим вариантом, — кивнул Джерри.
— Ну что, я включаю диктофон? — спросил Эндрю.
— Да, пожалуйста.
— Ой, я терпеть не могу, как мой голос звучит на пленке, — манерно произнесла Бренда и возвела глаза к небу. Мы трое остались под навесом, а она пересела, подставив лицо и грудь солнцу.
Эндрю нажал «пуск» и «запись». Лента пошла мотаться.