Ехали ещё часов девять. С юга приползли беспросветные лохматые тучи, и заморосил мелкий дождь. Ветер теребил гриву лошади, бил в лицо Ирине водяной пылью и трепал папаху. Мимо проплывали угодья, обработанная земля, зеленеющие ростки проса и пшена. А потом потянулась дикая степь — ковыли и перекати-поле. Стало ясно, что её везут в хазарскую крепость Семикаракор — перевалочный пункт караванных купеческих путей и одно из мест, где хазары покупали рабов у степных кочевников. К вечеру добрались до цели. Выглянувшее солнце медленно садилось за студёную реку Егорлык, делая стены укреплённого поселения совершенно чёрными. Не отсюда ли появилось название «Семикаракор»? Ведь по-тюркски слово «семиз» означает «сильный», «кара» — «чёрный», «кель» — «крепость»...
Похитители спешились на речном берегу и отправили одного посыльного внутрь городка. Видно, не хотели — как сказали бы мы сегодня, «светиться» — и участвовать в торгах на невольничьем рынке. Нужен был посредник. Вскоре он приехал — пожилой печенег в кожаных штанах и кожаной куртке, с вислыми усами и кнутом за поясом. Перекинувшись несколькими репликами с Цереком, дядька слез с коня и приблизился к дочке Негу лая, рассмотрел внимательно. Цокнул языком, произнёс по-алански с видимым акцентом:
— Вай-вай-вай, дорогой товар, господина, так? Благородный кров. У кого украл? Если я купил — неприятности полюшил. Вай, нехорошо.
— Хватит рассуждать, — оборвал его багатар. — Я прошу за неё двадцать пять шэлэгов. Ты потом продашь за семьдесят пять! Неужели плохо?
Печенег протянул загорелую руку и проворно сдёрнул папаху с головы бывшей государыни. Цвета ржаного хлеба, неуёмные волосы живописно рассыпались у неё по плечам.
— Вай, какой красавес! — восхитился посредник. — Он потянет на сто шэлэг!
— Значит, покупаешь? — отозвался алан.
— Вай, твоя брала. Не купить не мог. Ошен захотел!..
Заплатив двадцать пять монет, он помог царице сесть на лошадь впереди седла, а потом взгромоздился сам. Ласково спросил:
— Имя как твоя?
— Для тебя — Атех.
— Вай, красивый имя. А моя — Касан. Ты бояться Касан не надо. Если полюбил — я тебя не бил.
— Этого ещё не хватало!
И степняк, пятками сдавив конские бока, поскакал вместе с пленницей к Семикаракору. А довольные выполненной работой воины Самсона повернули в противоположную сторону...
У кочевника оказалась высокая и широкая войлочная юрта на одном из приезжих дворов крепости. В юрте на земле был расстелен ковёр и разбросаны вышитые подушки. Посреди стоял каменный очаг — в нём горел огонь. Полукругом сидели двое мужчин и две женщины (как потом выяснилось, сыновья Касана со своими наложницами), пили кумыс из пиалок и негромко лопотали по-печенежски. Их язык хоть и был похож на хазарский, но принадлежал к другой группе (например, как русский и болгарский), так что для Ирины многие словесные обороты непонятно звучали. Тем не менее общий смысл она уловила:
— Это моя новая рабыня, — радостно признался отец. — Благородных кровей, называет себя Атех. Я её не продам, будет жить со мной.
— Дело, конечно, твоё, — не спеша проговорил старший из наследников, — но на те деньги, что дадут за неё хазары, сможешь себе купить десять новых невольниц.
— Да, она одна стоит десяти, — согласился родитель. — Посмотрите, какая кожа, волосы, глаза... Стройная и крепкая, точно самка джейрана. Вот смотрю и хочу её с каждым разом всё больше!
— Я не стал бы подвергаться опасности, — мягко возразил младший сын. — Неизвестно же, кто она такая и откуда её украли. Вдруг другие аланы станут Атех разыскивать? Можно поплатиться. А продашь хазарам — и концы в воду. Выгоду получишь и ответственность на них переложишь.
— Обалдуи! — завизжал Касан топким голоском. — Недоумки! Дурни! Ничего вы не понимаете! Мне она полюбилась! После гибели вашей матери я не жаждал никого, как её теперь! Убирайтесь прочь! Заночуете по своим юртам! И не возвращайтесь до завтрашнего утра!
Дети печенега и их рабыни, поклонившись, вышли. А отец повернулся к Ирине, сморщил плоский нос и оскалился радостно. Прошептал по-алански:
— Вай, такой дурак. Молёдой, глюпый. Думает, всё равно, с кем спат. Нет, когда душа прикипел — то намного сильней любил. Обжигат, как солнце! Так?
Но царица не разделила его возбуждённости и сказала вяло:
— Если ты дотронешься до меня, старый губошлёп, я тебе горло прокушу. Лучше не пытайся.
Тот отпрянул в недоумении. Часто заморгал. И ответил нежно:
— Вай, затем так сказал? Я твой господина, что хотел, то и делал, но хотел по-хороший, ласковый. От меня ты имел много-много подарок, нишего не делал, только меня любил, был не как рабыня, а жён, не сердил меня, хорошей? Приходил ко мне — близко-близко. — И Касан потянулся к ней.