— Ничего не выйдет. Сил не достаёт. Наша Тавридская кампания унесла жизни двух с половиной тысяч. А Итиль не прислал новых воинов, нового оружия. Сами держимся неизвестно как. Напади на нас русы — тоже можем сдаться.
— Боже правый! — в гневе закричал младший сын Иосифа. — Почему отец не заботится о границах царства? Отдаёт их на разграбление? Чем он занят? Почему забыл обо мне и Эммануиле? Где Давид? Жив ли он? Песах, говори!
Тот развёл руками:
— Небо отвернулось от каган-бека. Захотел иметь сына от еврейки по крови, с первой женой развёлся, вас укрыл, сделав вид, будто умертвил... Да не вышло: новая жена Ханна, как назло, производит исключительно девочек... С ней Иосиф не разводился, но живёт отдельно — скоро четыре года. А Патана, сына Ханны от первого брака, объявлять преемником не желает, не считает своим родным. Но, с другой стороны, не желает и признаться в обмане — что нарушил слово, данное кагану, и казнил подставных царевичей... Заколдованный, в общем, круг.
Элия ответил:
— Ничего, я и брат — мы его порвём. Надо объявляться в Итиле. Разузнать о Давиде — если жив-здоров, будет первым преемником отца. Если нет, пусть назначит Эммануила. Я займусь ратными делами. Надо создавать армию заново, крепкую, могучую, выдвигать её к пределам Хазарии, отразить натиск неприятелей. Русы не отступят, их победа в Саркеле — только проба сил. Мы не можем сидеть сложа руки. Будем остолопами, если не предпримем нужных мер. Царство на краю гибели. Лишь одни слепцы этого не видят! — Юноша осёкся, посмотрел на тархана искоса и в конце прибавил примирительным тоном: — Песах, извини, я совсем не имел в виду твой недуг. Ты-то и с одним глазом видишь зорче многих! Разве ошибаюсь?
Комендант Самкерца подтвердил с улыбкой:
— Ничего, дружок, я не обижаюсь. Потому что в твоих словах много-много правды. Рассуждаешь взвешенно, как и подобает царевичу. Брату и тебе в самом деле надо отправляться в столицу. Время для затворничества прошло. Вы обязаны поддержать отца. Если не захочет — отстранить от власти и самим взять бразды правления. Твёрдо! По-мужски! В ваших руках теперь — судьбы Родины! — Он взглянул на Эммануила: — Да, ещё одно: забирай в Итиль и Юдифь с детьми. Тут небезопасно. А Хамлидж более надёжен. Вместе вам не так будет неуютно... Ну, а я попробую удержать Керченский пролив. Послужу Хазарин до последнего вздоха!
— До последнего вздоха! — протянул ладонь младший брат.
— До последнего! — протянул ладонь средний.
И они подкрепили клятву сильным тройным рукопожатием.
4
Зноен и тих летний Сарашен — ни каган-бека, ни его жены, ни его детей, все на летних кочевьях. В Бакрабаде тоже не шумно — только синагога работает да открыты бани, но и там, и там посетителей мало, и они вялые, распаренные, варёные. И Хамлидж безлюден — семьи аристократов в загородных поместьях, лишь прислуга караулит дома, потные садовники подстригают чахлую зелень, да наёмники-гузы объезжают улицы, жадно пьют и поят своих коней у колодцев. Жарко! Душно! Мысли только о трёх вещах: тени, охлаждённой воде и убийстве неотступно звенящих повсюду мух...
Но двоим в западном Итиле некогда томиться: в задней комнате синагоги встретились раввин Ицхак Коген и сафир Наум Парнас. Первый всё такой же — статный, властный, в бороде седины немного, мужественные складки бороздят упругие щёки; меньше года тому назад он похоронил Дину и, согласно Торе, соблюдает траур; смерть любимой жены не сломила священнослужителя, почитавшего формулу: «Бог дал — Бог взял», — но заставила подвести итоги прожитой жизни и решиться на ответственные поступки — в частности, вот на это тайное свидание с высокопоставленным царедворцем. А зато Наум сильно сдал — не такой подвижный и шустрый, как раньше, ходит, опираясь на палку, часто кашляет — хрипло, гулко, заставляя вздрагивать окружающих; но к делам интереса не потерял и по-прежнему присваивает те излишки казённого имущества, что не на виду и плохо лежат. Рабби угощает сафира ледяным молоком из погреба. Тот благодарит, но не пьёт:
— Нет, боюсь больше простудиться, кашель не даёт мне покоя... Нас никто здесь не слышит, надеюсь?
— Не тревожьтесь, мой дорогой, я давно услал всех своих помощников, и в святом доме никого... Говорите смело.
— Новости плохие, учитель. Прискакал гонец и доставил нам секретный пергамент из Семендера. С нашим каган-беком приключился новый удар Не такой сильный, как семь лет назад, но бездействуют правая рука и нога, говорит с трудом. Сказывал ему: береги себя, не бросайся на всякую круглую попку, что увидел перед собою... Эхе-хе, не послушался здравого совета, переоценил свои силы, думал, что ему по-прежнему двадцать пять... Но теперь про другое. Время принимать важное решение. Каждая минута может стать для нас роковой. Кто тогда взойдёт на престол?