8
Святослав по ходу движения к югу должен был задержаться: покорил живших на Средней Волге буртасов и заставил их выплачивать дань не Итилю, но Киеву; а потом имел встречу с печенежским ханом Киреем (в русской интерпретации — Курей) и беседовал с глазу на глаз. Желтолицый, бесстрастный, тот сидел в шатре русского правителя и, не став пить вино как мусульманин, схлёбывал кумыс из пиалки. Оба говорили по-гречески, но с трудом.
— Если печенеги мне помогут разбить хазар, — излагал свои предложения киевлянин, прямо-таки буравя взглядом Кирея, — то возьмут себе треть захваченного богатства. И в дальнейшем, на таких же условиях, вместе устремимся на запад. Степь твоя, а леса мои. Развернём владения от Дуная-батюшки и до Волги-матушки!
Хан молчал. Было слышно, как глотки кумыса булькают у него в горле. Наконец вздохнул и ответил:
— У хазар войско состоит из наёмников-гузов. Гузы — наши братья по крови. Печенег на гуза ходить не должен.
Князь взмахнул рукой:
— Для чего ходить? Отряди посольство, чтоб оно склонило мужественных гузов на подмогу нам. Ну, а кто останется под началом Осипа, мы не виноваты — пусть заплатит жизнью.
Куря осушил пиалу и слизнул последнюю каплю языком. Медленно сказал:
— Что ж, допустим. Но хочу не треть всего, а больше.
Ольгин отпрыск недовольно поморщился:
— Ну, не половину же! Так не справедливо.
— Меньше половины, но больше трети. Я возьму себе левый берег — Шахрастан. А тебе достанется правый — Сарашен, Бакрабад и Хамлидж. Это выйдет честно.
Русич намотал ус на палец, снова размотал. И спросил:
— Если соглашусь, то когда печенеги с гузами смогут подойти ко мне для подмоги?
— Через десять дней. Раньше не получится. Да и ты только-только подплывёшь к Итилю, выгрузишь войска и построишь их в боевые порядки. К сече мы успеем.