Муравьиными шажками она продвигалась вперед. Каждый миллиметр отдавался вспышкой перед глазами. Ди уже почти дошла, когда сквозь мужское лицо прорвался женский голос:
– Последний шаг. Ну давай же, Ди!
3
Над выступающими из воды, покрытыми снегом утесами поднимается мартовский рассвет. По водной глади еще плывут одиночные льдины. Снег поблескивает, отражая первые утренние лучи, неравномерными пучками бросая их в темноту комнаты сквозь панорамное окно.
Если судить по состоянию комнаты, время должно было давным-давно побить стекла, однако все окна целы и продолжают держать оборону против самых сильных зимних морозов. Внутри пусто и пыльно, лишь пара табуреток вокруг низкого вытянутого стола, на котором лежит старый блокнот.
Все замерло. Неподвижный рассвет.
Но вдруг открывается входная дверь.
Входит мужчина – достаточно молодой, одетый в черное, темно-серая шапочка плотно натянута на уши. Дрожа от холода, он приближается к батарее и ставит тепло на максимум. Потом бредет к столу, похлопывая себя руками, чтобы согреться. От него воняет.
Воняет кровью.
С него капает кровь.
Он бросает на стол охотничий нож и садится на табуретку. Утренний свет по-прежнему слишком слаб для чтения, но его достаточно, чтобы разглядеть темно-красные пятна, расползающиеся по клетчатой сине-зеленой скатерти, которая кажется гораздо новее всего остального в доме.
Молодому человеку хотелось бы откинуться на спинку, передохнуть после страданий и ночного холода, но у табуреток спинок нет. Может быть, и к лучшему. Спать нельзя. Несмотря ни на что. К тому же холод проник до мозга костей, и если уснуть, можно замерзнуть до смерти.
И все же он дает себе время, чтобы подивиться.
Вот оно, началось.
Он словно со стороны видит, как поднимается нож. Будто ожив, колет и рубит все снова и снова. Уничтожив лицо, нож спускается ниже, кромсает тело, грудь, потом еще раз, напоследок, вонзается в лицо. Но это не беспорядочные удары, их ровно восемнадцать. На этом он останавливается.
Удивительно, что у него получилось начать. Конец-то есть, логический конец, а вот начало казалось зыбким. Теперь все иначе. Теперь он доведет дело до очевидного конца.
Он наблюдает, как густые капли крови медленно падают с лезвия на скатерть, постепенно пропитывая волокна ткани.
Извращенная кровь.
Противно.
Он сидит неподвижно, наблюдая, как его собственное отражение растворяется по мере наступления рассвета. Он словно исчезает, сливается с природой, становится частью прибрежного ландшафта, он уже не индивид, скорее сама судьба. Прежде чем исчезнуть полностью, он видит перед собой свой образ. Молодой, свежий, живой – мужчина, который мог бы жить вечно.
Как же обманчива бывает внешность.
Он наклоняется над блокнотом, открывает какую-то страницу, наугад, и читает аккуратно выведенный текст:
«…должно производиться без обезболивания. Разрез получается тонкий, легкий, чистый. Несмотря на силу в руках и ногах, кожаные ремни удерживают хорошо. Беруши самые лучшие, какие только есть на рынке. Когда я откладываю скальпель, то понимаю, что даже сотая доля вопля не достигла моего слуха…»
Молодой человек отводит взгляд от блокнота. За окном продолжает светлеть. Он слышит звук ломающегося льда, бьющихся друг о друга льдин. Неземной звук. Но и он не на земле.
Лед вскрылся. Он в гуще ледохода.
Можно отпраздновать – уже год, как он нашел блокнот. Тогда он и решился. И теперь отмечает это событие своеобразным способом.
Он уже давно его не открывал, но содержимое помнит почти наизусть. Первые же слова, которые он сейчас читает, полностью оправдывают его ожидания. Он думает о связях, о цене, что приходится платить, о безудержности. Читает дальше:
«…когда погружаешь руку внутрь, между аккуратнейшим образом разрезанными кожей, мышцами и сухожилиями, чувствуешь, как возвышаешься над собой. Словно дотягиваешься до подсознания, роешься в том, о чем человечество мечтает забыть. А держать в руке совершенный орган – сущее благоговение. Ведь у него впереди по меньшей мере семьдесят лет жизни…»
Он почти слышит причитающий голос, различает малейшие оттенки. Устав, он с трудом его заглушает.
Молодой человек смотрит на свою руку. Выжидает. Рука на удивление неподвижна. Как будто содеянное утихомирило ее. Словно безумные ножевые удары заблокировали работу нервных клеток.
А потом начинается снова. Эта дрожь.
Теперь он узнает свою жизнь.
Он отводит взгляд, смотрит в окно. Берег неподвижен в зимнем свете. Отчетливо видна береговая линия, выступающие из воды камни, опушка леса по другую сторону залива. Все произошло там.