«Вишня 1961 г.»
«Малина 1962 г.»
«Клубника 1963 г.»
«Райские яблочки 1964 г.»
И так далее.
И тому подобное.
Генка облизнулся — уж очень ему захотелось попробовать райских яблочек урожая 1964 года.
«Мне терять нечего, — уговаривал себя Генка. — Я ведь и так уже наказан».
Но легче было сказать всё это самому себе, чем открыть банку с райскими яблочками.
Генка подходил к ней, как к удаву. А как подходят к удаву — известно всем, даже кроликам.
И вот, поминутно оглядываясь на дверь, Генка стал открывать банку. Ему показалось, что он открывал её целый час. Он даже вспотел от страха.
Наконец крышка снята.
Вот они, райские яблочки! Так и просятся в рот!
Генка осторожно, двумя пальцами, поймал яблочко, оглядел его со всех сторон и проглотил. Он даже зажмурился от удовольствия. Что и говорить — райские яблочки вполне отвечали своему названию.
Когда в банке показалось дно, Генке стало совсем скучно. Он с тоской посмотрел на узкое оконце, напоминающее форточку. Хоть и открывается, а не вылезешь.
В это мгновение чей-то голос осторожно позвал:
— Генка!
— Кто это? — удивился Генка, подбегая к окну.
— Это я. — Под окном, у самой стены, стоял Мишка.
— Ты чего? — торопливо спросил Генка.
— Проведать тебя пришёл… Ребята велели передать, что мы про тебя не забыли.
— Хорошо тебе так говорить, — грустно сказал Генка, — а я тут, как тюремщик, сижу. Скучно.
— Ну уж? — не поверил Мишка. — Если б меня посадили, я бы не скучал.
И он стал с увлечением рассказывать об узниках знаменитого замка Иф, Шлиссельбургской крепости, монастыря в Соловках, Бастилии и Лабиринта на острове Крит. Узники, если верить Мишке, историческим хроникам и учебнику «История СССР», на которые он ссылался, старались убить время по-разному. Одни рыли длиннющие подкопы из камеры в камеру, другие изучали иностранные языки, третьи разводили тюльпаны, а четвёртые дрессировали блох и мышей.
Но всё это Генке не подходило: пока подкоп гвоздём выроешь— тебя уже выпустят; иностранный язык тоже ни к чему — в пятом классе его уже проходят, тюльпанов здесь нет — одно варенье, а блох и мышей с огнём не сыщешь — если они и были, то Герцог их всех перевёл порошком ДДТ и другими ядами.
Правда, оставалось ещё одно. Брат Людовика XIV, заточённый в темнице, если верить Мишке, развлекался тем, что, пообедав, вышвыривал на волю алюминиевую посуду, предварительно нацарапав на ней всякие призывы и лозунги.
А посуда в чулане имелась.
— Вот и действуй. Всё будет веселее, — сказал Мишка и исчез.
В уголке скромно стоял помятый походный котелок.
Недолго думая, Генка, внутренне содрогаясь от страха, выдрал гвоздь из стены и, нацарапав на днище: «Долой Герцога Анжуйского!» — вышвырнул котелок в окно.
Тут же к котелку подскочил Пират и куда-то его унёс.
Это Генку только подзадорило. Осмелев, он снял со стены потемневший от сырости бронзовый подносик. И вскоре он с надписью «Да здравствует свобода!» разделил участь котелка. Его тоже унёс Пират.
Больше выкидывать было нечего, и Генка опять приуныл. Но долго ему расстраиваться не пришлось, потому что загремел замок и на пороге показался Герцог Анжуйский:
— Посуду переводишь! Ты что — «Железная маска»! У нас это не пройдёт!
И не успел Генка хоть что-то пролепетать в своё оправдание, как Герцог захлопнул дверь.
Затем опять приходил Мишка и о чём-то горячо переговаривался с «узником». Потом Мишка ушёл, и, просидев ещё минут двадцать, Генка неожиданно закричал:
— Дядя, я тут штуку одну нашёл!
— Какую ещё штуку? — спросил Герцог и снова вошёл в чулан.
— Да вот бумага… А на ней что-то написано…
— Ну-ка, дай я взгляну, — сказал Герцог.
Генка протянул ему смятую пожелтевшую бумажку, на которой выцветшими чернилами было написано: «Отъмерь десять шаговъ отъ вяза на югъ, поверъни налево. Копай въглубь и въширь, пока не упрешься. Бабушъка. 5 X. 1916 года».
Герцог равнодушно посмотрел на записку.
— Где ты это взял? — спросил он.
— А тут вот, — ответил Генка и стукнул ногой по щербатой стене.
На полу лежала раскрошившаяся штукатурка, а в стене темнела квадратная выемка.
Видно, здесь кто-то давным-давно устроил тайник.
— Ерунда, — усмехнулся Герцог и смял записку, — тут до меня одна бабуся жила, я у неё этот дом и приобрёл… Ну, старуха была немного… — и он покрутил пальцем у виска. — Так что мало ли какая ей могла прийти блажь в голову. А ты, верно, в клад поверил?