Рано утром к дому Анжуйского подошли мальчишки. И… изумлённо переглянулись.
Колючая загородка исчезла. Столбы и деревья, тополи и клены, порубленные на куски, аккуратно были сложены в поленницу у завалинки. И «запретный» участок стал таким чистым и гладким, словно по нему прошлись огромным утюгом.
На завалинке сидел Анжуйский. Он смотрел в землю.
— Ну, вот, — пробормотал Герцог, — как вы хотели, так я и сделал…
Мальчишки молчали, да и что тут скажешь…
— А вы хоть одно деревце посадили когда? — И Герцог ушёл, не оглядываясь и не дожидаясь ответа.
Мальчишки по-прежнему стояли молча. Хоть и победили они, но какая это победа… Да, они поступали справедливо: по какому такому праву Герцог захватил полдороги? А если так каждый поступать будет! И так их улица вся в высоченных заборах, да ещё каждый житель персонально под своим окошком огораживает палисадник разнокалиберным штакетником, врезает в него калитку и вешает на неё замок!
Но деревья… Тут Герцог был прав.
Ребята ещё никогда и нигде не посадили ни одного деревца. А у Герцога была целая аллея, пусть даже и за колючей проволокой! Деревья раньше бросали на улицу прохладную тень, на них ожесточенно галдели воробьи, и так приятно было бежать мимо на речку…
Одно только утешало ребят — автобус. Рано или поздно, а пришлось бы срубить. Мишка стоял в сторонке от ребят и переживал. Как им объяснить, что никакого автобуса не будет и что всё это он выдумал? А ведь он уже давно, каждый день собирался сказать, но никак не мог решиться. А пока он набирался смелости и откладывал признание на «потом», случилось так, что сейчас нельзя уже ничего исправить. Нет, молчать нельзя. Пусть поздно, но надо сказать. А там будь, что будет.
И дело не в том, что ребята сами вскоре узнают. Мишка понял, что если не признаться, то это будет просто подлостью.
Прибежали с лопатами Зинка и Эхо Наоборот, сегодня утром приехавшие из лагеря. Они с восхищением глядели на «строителей дороги» и нетерпеливо спрашивали, где им начинать.
Постепенно все оживились, и Санька начал разбивать ребят на бригады.
Мишка медленно подошёл, набрался духу и, зажмурив глаза, словно ныряя в воду, сказал:
— Не будет никакого автобуса.
Все мгновенно повернулись к нему.
— Ты что, шутишь? — спросил Санька.
— Не шучу. — Губы у Мишки задрожали. — Не будет никакого автобуса. Просто, я всё выдумал.
— Да мы тебя!.. — закричали мальчишки, угрожающе надвигаясь на него.
Мишка даже не шевельнулся. Ему было всё равно, что с ним будет. И если бы его сейчас поколотили, он бы принял это как должное.
Но Зинка решительно встала перед мальчишками.
— А ну, назад! — крикнула она. — Нечестно это — все на одного!
Мальчишки недовольно загудели, но остановились.
— А ты. — сказала она, — ты уходи отсюда.
Никто из ребят даже не взглянул на Мишку и не попытался его остановить, когда он тяжело пошёл по улице.
Глава двадцатая
БЛИЖЕ НА ПЯТЬ КИЛОМЕТРОВ
Сегодня уезжает Генка.
Ещё с утра он собрал свой чемоданчик и попрощался с Герцогом.
— Привет матери, — равнодушно и устало сказал Герцог.
— Спасибо, — ответил Генка, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Не за что, — сказал Герцог. И снова повторил: — Привет матери передавай. Не серчай, коли что. Всякое бывает.
Генка кивнул и вышел на улицу.
Ребята уже ждали его.
Все, кроме Мишки.
— Ну, пока, — сказал им Генка. — Мне идти надо.
— Мы тебя проводим, — сказали ребята.
И они пошли.
И вдруг из-за поворота выполз голубой автобус!
Он приостановился на мгновение, а потом медленно и нерешительно поехал по улице навстречу ребятам.
Они остановились, потрясённые неожиданным зрелищем!
Автобус приближался. И уже можно было прочитать на табличке над передним стеклом надпись: «Приветное (через Ольховку)».
— Генка, это ж твой автобус! Дяденька, стойте, стойте!
Шофёр затормозил и высунулся из кабины.
— Чего раскричались?
— А тут у нас пассажир, — сказала Зинка, указывая на Генку, — ему тоже в Ольховку надо.
— Ну, считай, что тебе повезло, пассажир, — сказал шофёр. — Я по этой улице впервые еду. И сам не понимаю, почему мы объезжали чёрт те где. А тут напрямую — и до Ольховки рукой подать. Ближе на пять километров.