«Мой фюрер!
Моя преданность вам беспредельна. Я сделаю все что в моих силах, чтобы прийти вам на помощь в Берлин. Если, однако, судьба повелевает мне возглавить рейх в качестве назначенного вами преемника, я пойду этим путем до конца, стремясь быть достойным непревзойденной героической борьбы немецкого народа».
В эту ночь у Бормана и Геббельса возникла новая идея. Они решили попытаться вступить в переговоры с русскими. Начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Кребс, находившийся в бункере, в свое время был военным атташе в Москве и немного говорил по-русски. Может, ему удастся добиться чего-нибудь от большевиков. А если конкретно, то Геббельс и Борман хотели заручиться гарантией собственной неприкосновенности, что позволило бы им занять предназначавшиеся им по завещанию Гитлера посты в новом правительстве Дёница. Взамен они были готовы сдать Берлин.
Вскоре после полуночи 1 мая генерал Кребс отправился на встречу с генералом Чуйковым[293], командующим советскими войсками, сражавшимися в Берлине. Один из немецких офицеров, сопровождавших его, записал начало их переговоров.
Кребс. Сегодня — Первое мая, большой праздник для обеих наших наций[294].
Чуйков. Сегодня у нас большой праздник. А как там у вас — сказать трудно.
Русский генерал потребовал безоговорочной капитуляции всех находившихся в бункере Гитлера, а также всех оставшихся в Берлине войск.
Кребс задерживался. На выполнение миссии у него ушло немало времени, и, когда он не вернулся к 11 утра 1 мая, нетерпеливый Борман направил еще одну радиограмму Дёницу:
«Завещание вступило в силу. Я прибуду к вам, как только смогу. До тех пор рекомендую воздержаться от публичных заявлений».
Эта телеграмма также была двусмысленной. Борман просто никак не мог решиться сообщить, что фюрера нет в живых. Он хотел во что бы то ни стало первым проинформировать Дёница об этой важнейшей новости и тем самым заручиться расположением нового верховного главнокомандующего. Но Геббельс, готовившийся вскоре умереть вместе с женой и детьми, не имел оснований скрывать от адмирала правду. В 3.15 дня он направил Дёницу свою депешу — последнюю радиограмму, переданную из осажденного бункера в Берлине.
Гросс-адмиралу Дёницу Совершенно секретно
Вчера, в 15.30, умер фюрер. По завещанию от 29 апреля вы назначаетесь рейхспрезидентом… (Затем следовали имена основных членов правительства.)
По приказу фюрера завещание выслано вам из Берлина… Борман намерен отправиться к вам сегодня, чтобы проинформировать об обстановке. Время и форма сообщения для прессы и обращения к войскам — на ваше усмотрение. Подтвердите получение. Геббельс.
Геббельс не счел нужным информировать нового главу государства о своих собственных намерениях. Он осуществил их в конце дня 1 мая. Было решено вначале отравить ядом шестерых детей. Их игру прервали и каждому сделали смертельную инъекцию. Очевидно, это сделал тот самый врач, который накануне отравил собак фюрера. Затем Геббельс вызвал своего адъютанта, гауптштурмфюрера Гюнтера Швегермана и дал ему указание найти бензин. «Швегерман, — сказал он ему, — произошло величайшее предательство. Все генералы изменили фюреру. Все потеряно. Я умираю вместе со своей семьей (он не сказал адъютанту, что только что убил своих детей). Сожгите наши тела. Вы сможете это сделать?»
Швегерман заверил его, что сможет, и отправил двух дневальных раздобыть бензин. Несколько минут спустя, примерно в 8.30 вечера, когда уже начало смеркаться, д-р и фрау Геббельс проследовали через бункер, прощаясь с теми, кто находился в этот момент в коридоре, и поднялись по лестнице в сад — здесь по их просьбе дежурный эсэсовец прикончил их двумя выстрелами в затылок. На их тела вылили четыре канистры бензина и подожгли, но кремацию до конца не довели. Все, кто еще оставался в бункере, не имели времени дожидаться, пока сгорят мертвые. Они бросились спасаться, присоединясь к массе бегущих людей. Уже на следующий день русские обнаружили обуглившиеся тела министра пропаганды и его жены и сразу же опознали.
Около 9 вечера 1 мая загорелся бункер фюрера, и примерно 500 или 600 человек из свиты Гитлера, оставшиеся в живых, преимущественно эсэсовцы, начали метаться по служившему им укрытием зданию новой канцелярии в поисках спасения, «подобно цыплятам с отрубленными головами», как выразился позднее портной фюрера.