В итоге на русском Северо-Западном фронте резервные (второочередные) дивизии сосредоточивались в приграничных крепостях, в то время как в полевых армиях не хватало войск для прикрытия растягивавшихся флангов. Более того: 1-я русская армия, состоявшая из трех армейских корпусов, не смогла своевременно прийти на помощь 2-й армии, вследствие того, что имела задачу одновременного блокирования двух германских крепостных районов, из которых один – Кенигсберг – являлся первоклассной крепостью (второй – Летцен). Командарм-1 бросился вперед лишь тогда, когда получил четвертый корпус, но было уже поздно: 2-я армия погибла в окружении под Танненбергом. А второочередные дивизии, как то и соответствовало их реальной боевой силе, весь первый этап Восточно-Прусской операции без толку простояли в тылах: только 13 августа, когда все уже было проиграно, в русской Ставке задумались о формировании новых корпусов из второочередных дивизий на оккупированной территории Восточной Пруссии.
В Российской империи по мобилизации на должности рядовых в перволинейные корпуса была влита масса унтер-офицеров запаса (когда полки доводились до штатной численности военного времени). Тем самым качество перволинейных войск практически не снизилось. Это обстоятельство и позволило русскому командованию вести высокоманевренные операции в первые месяцы военных действий. Но следствием такого подхода стала гибель кадров (как существовавших в мирное время, так и запасных) в первые же полгода войны. Зато – в первых операциях русская сторона имела сильные перволинейные дивизии, сумевшие вырвать победу в Галиции и не добившиеся того же в Восточной Пруссии только вследствие грубейших просчетов и ошибок высшего командного состава.
Основная причина недооценки организации германской военной машины лежала в отсталости оперативно-тактических воззрений французского генералитета на вопрос о стратегических резервах. Французское военно-политическое руководство полагало, что германские резервные дивизии предназначаются для осады бельгийских и французских крепостей в тылу, так как выигрыш немцами темпов операции на первом этапе войны и предполагался. Следовательно, при таком подходе у немцев не хватит сил для свершения маневра по глубокому обходу через Бельгию, как то завещал Шлиффен. И, значит, немцы будут принуждены наступать непосредственно на франко-германской государственной границе, заблаговременно укрепленной французами.
В свою очередь, русский Генеральный штаб изначально предполагал, что два десятка немецких резервных корпусов сразу же станут драться в первой линии, усиливая размах маневра, силу удара и мощь огня перволинейных армейских корпусов. Поэтому русская сторона в 1910 г. настаивала на осторожном развертывании французских вооруженных сил и отказе французов от наступления в пределы Эльзаса и Лотарингии в самом начале войны. По крайней мере, до тех пор, пока окончательно и в полном объеме не выяснится замысел противника по вторжению во Францию. Но русских слушать не стали. В итоге, как впоследствии указал А.А. Свечин, «появление десятков германских резервных корпусов сказалось, как удар грома с чистого неба; ведь французы в основу своего плана войны положили невозможность для немцев, по отсутствию у них резервных корпусов, совершить большой обход через Бельгию»[32].
Тем самым французский Генеральный штаб, где в 1911 г. еще господствовала так называемая «старая школа» (приверженность оборонительной тенденции на первом этапе войны с Германией), составил тот верный рецепт войны для Франции, что должен был принести ей победу. Ведь упорная оборона на заблаговременно подготовленных рубежах с гораздо меньшей по сравнению с наступлением степенью риска позволяла выждать, пока русские перейдут в решительное наступление в Германию. Французам было бы гораздо выгоднее как для себя (подтверждение – проигранное Приграничное сражение начала войны), так и для русского союзника (подтверждение – проигранная русскими Восточно-Прусская наступательная операция) первоначально принять оборонительный план, выжидая исхода битвы на Восточном фронте.