Противники же Германии, казалось, вовсе не имели никаких сведений о германском планировании, хотя статьи графа Шлиффена публиковались в открытой печати. Французы строили свой последний план наступательных операций, отводя противнику чуть ли не роль статистов, безмолвно наблюдающих за мощным ударом французских армий через Вогезы. Русский же план войны исходил из ничем не обоснованного превосходства русских войск над противником в ходе первых операций, долженствовавших стать решающими для исхода кампании и всей войны. После войны выдающийся русский военный теоретик А.А. Свечин в своей «Стратегии» указал, что стратегия всегда должна подчиняться политике, ставящей перед стратегией цели, задачи и способы их осуществления. Шлиффен строил свой план без учета политических реалий, поэтому он и был столь рискован, глубоко продуман и требовал к себе ювелирного подхода: политика не успевала вступить в действие, пока стратегия уже разрешала задачу.
Другое дело, что противоборство с Великобританией потребовало бы от германского руководства совершенно иных мер, нежели сухопутная борьба, но граф Шлиффен собирался выиграть лишь войну на континенте, справедливо полагая, что Великобритания не сумеет одержать верх в борьбе у европейского гегемона без помощи континентальных союзников. Однако политика потребовала недопущения вторжения противника на германскую территорию, и Мольтке подчинился ей: вот и дрались немцы за Саар, за Восточную Пруссию, забыв, что на все сил не хватит, и не может хватить. Выдающееся тактическое превосходство германских войск на поле боя помогло им продержаться четыре года мировой бойни и нанести неприятелям большие потери, окончив войну на чужой земле.
Но для выигрыша войны в целом этого не хватило. Ведь в Германии не существовало никаких альтернативных военных или дипломатических планов на тот случай, если «План Шлиффена» даст «осечку». Агрессивное планирование, являвшееся единственным «рецептом» для выигрыша войны, было до предела «завязано» на блицкриг и, следовательно – агрессию как таковую, саму по себе. Западный автор верно подчеркивает: «Единственный военный план немцев заключался в том, чтобы разгромить Францию в течение шести недель, а затем повернуть против России, прежде чем она успеет полностью подготовиться. Поэтому они должны были торопить события и навязывать разрыв как России, так и Франции… Как государственные деятели Германии, так и ее генералы, подчинялись требованиям техники»[41].
Выдающихся стратегов, по примеру англичан «мыслящих материками», в Германии не нашлось: тот же император Вильгельм II был искренне раздосадован, когда в войну вступили Великобритания, а несколько позже – Соединенные Штаты Америки. Высшее руководство Второго рейха не поняло сути мировой борьбы или, вернее, как будто бы понадеялось на «авось». Так что неудивительно, что оно уже за 8 лет до 19 июля / 1 августа 1914 г. роковым образом нарушило шлиффеновский план сухопутной войны, единственно дававший Германии шанс на победу в борьбе за европейскую гегемонию.
Глава 2
Вторжение в Восточную Пруссию
Оперативно-стратегическое планирование первого периода войны в Генеральном штабе Российской империи носило активный наступательный характер. Признавалось необходимым одновременно наступать и против Австро-Венгрии, и против Германии. Удар по австрийцам исходил из собственных интересов Российской империи; удар по германцам являлся следствием союза с Францией. Теоретически при этом полагалось предпочтительным вести наступление в австрийскую Галицию и держать оборону на русско-германской границе вплоть до окончания русской мобилизации. Данное заключение основывалось на признании невозможности ведения широкомасштабных наступательных операций с решительными целями на двух фронтах, а также того факта, что обеспечение германских войск техническими средствами ведения боя (прежде всего, артиллерией) неизмеримо превосходит возможности русских. Планировавшееся усиление русской армии тяжелой артиллерией к июлю 1914 г. выполнено еще не было.