А Маторин все пел, арию за арией, его необыкновенной красоты голос восхищал и очаровывал. Он подчинил, покорил слушателей и был для них владыкой и царем, и зал раз за разом взрывался овацией восторга, и опять влюбленный и нежный супруг губами касался изящной руки Светланы Орловой.
Взволнованные Силин и Таня вышли на Театральную площадь. Ветер приутих, но подмораживало.
— Этот концерт вселил в меня если не оптимизм, то надежду. Жива еще Россия, у которой есть такие таланты, как Владимир Маторин. Их, наверно, много таких, только путь к массовому зрителю, к народу для них закрыт. На телеэкранах бесятся бездарные шулеры.
— И зарабатывают по миллиону в день, — добавил Силин. — А подлинные таланты нищенствуют. Искусство, духовность рынку не нужны.
Домой вернулись поздно, довольные и счастливые. Таня пригласила Силина «попить чайку». Он с радостью согласился. Театр их сблизил, именно там она совсем не преднамеренно обратилась к нему на «ты»; получилось это как-то естественно, само собой. Дома, проводив его в гостиную, она сказала:
— Снимай пиджак, располагайся, — и подала ему вчерашнюю «Советскую Россию», а сама удалилась в спальню. Через пять минут вышла в изящном голубом халате, подпоясанном по талии. Он вскинул на нее удивленный и вместе с тем очарованный взгляд. Грациозная, свежая, румяная, она была прекрасна. Словно отвечая на его немой вопрос, решительно объявила, пытаясь скрыть волнение:
— Сегодня ты заночуешь у меня. Позвони Оле, предупреди. Она поймет и не обидится.
«Кажется, наступил тот час, которого я так долго и с мальчишеским нетерпением ждал», — с трепетом и восторгом подумал Силин. А она продолжала с загадочной улыбкой:
— Сегодня мы будем пить только чай, и ни капли спиртного. Ни-ни. Мы должны быть свежие, как огурчики. Это говорит тебе врач.
Он догадывался, о чем идет речь, и все еще не верил: это так неожиданно. У него пропал аппетит, и на ее предложение «сейчас будем ужинать» ответил:
— Мне не хочется. Только чай.
— Представь себе — и я не хочу. Будет чай с сыром и маслом. Хорошо?
Он ласково кивнул. Душа его пела. Он любовался ее голосом, открытым, без жеманства, ее доброй, чуть-чуть озорной улыбкой, каскадом шелковистых волос, падающих на узкие плечи, и все еще не верил, что мечта его уже подошла к порогу и стучится в дверь. Он боялся спугнуть ее непродуманным словом или жестом. Он отложил в сторону газету, снял пиджак, повесил его на спинку стула, растянул галстук. А она все с той же деловитой легкостью достала вешалку и упрятала его пиджак вместе с галстуком в гардероб.
— Тебе понравилась его жена? — вдруг спросила Таня, имея в виду Светлану Орлову.
— У вас есть что-то общее. Во внешности.
— А какие трогательные отношения. Мечта, — с умилением сказала она, разливая чай.
— Ты права, — согласился Силин. — Любовь — это самое святое, самое сильное и неистребимое, чем природа одарила человека. И в то же время самое хрупкое, беззащитное и ранимое. — И вдруг перевел разговор на то, что его тревожило в эти последние дни и недели: — Если я правильно понял тебя, ты приняла решение?
— Ты правильно понял, — подтвердила она, не сводя с него взгляда, полного обожания.
— А тебя не смущает моя небезопасная служба? Угрожали, стреляли и еще будут.
— Нисколько. Я же обстрелянная, в меня тоже стреляли. Меня заботит другое… — Она задумчиво замолчала, он настороженно ждал. — Проблема спальни. Говорят, это чуть ли не решающая проблема семейной жизни — сексуальная несовместимость.
— Откуда такая чушь? — решительно отверг Силин.
— Не знаю: у меня нет опыта. Из мужчин я знала только мужа и никогда и в мыслях не было желания изменить ему. А он мной пренебрегал. Клялся в любви и бегал к другим. Почему, что за причина? Может, я сама в этом виновата? Может, я сексуально невоспитана? Оказывается, одного родства душ недостаточно, нужна совместимость полов. Вот это нам предстоит с тобой выяснить. — Наливая еще чай, она сделала попытку скрыть свое смущение и продолжала: — Мы уже не молоды, и будем называть вещи своими именами: да, нам предстоит экзамен. Серьезный. Я люблю тебя. Наверно, полюбила с нашей первой встречи, но только сегодня там, в театре, по-настоящему поняла, как я глубоко люблю тебя. Только не умею и не хочу выплескивать свою любовь наружу.
Силин молча и с волнением слушал ее монолог, затем нежно взял ее руку и приник к ней губами. Горячая струя благости волнующим ручейком побежала по ее руке и расплескалась по всему телу. Очарованное лицо ее вспыхнуло багрянцем. Силин поднял на нее взгляд, приоткрыл дрожащие губы, но она упредила, прикрыв ладонью его рот:
— Не надо, родной, молчи, не говори: я все понимаю и чувствую. Смотрю в твои глаза и вспоминаю гениальные строки Есенина: «О любви слова не говорят. О любви мечтают лишь украдкой, да глаза, как яхонты, горят».
…Утром, когда первый луч сверкнул на Останкинской телеигле, Силин, теперь уже Костя, нежно обнял своими ручищами ее теплые обнаженные плечи, а она прижималась к нему, как тоненькая веточка к могучему клену, трепещущая нежными листочками, впилась в его грудь влажными губами, полусонно прошептала:
— Ну как, мы выдержали экзамен?
Его губы, утонувшие в потоке ее шелковистых солнечных волос, прошептали:
— На пятерку с плюсом. Ты согласна?
— Да, милый, на пятерку со многими плюсами.
За завтраком Таня мечтательно заговорила:
— У нас будет мальчик. Наш сын. Мы назовем его…
— Васей, Васильком, — опередил Костя и пояснил: — В честь дедушки Василия Ивановича. Он мне понравился, крепкий мужик, думающий. На таких держалась Россия и будет держаться.
Москва, 1994 г .