Кадзуо. С матерью? Ни за что! Мы с нею рассорились еще на похоронах отца.
Кэнскэ. Слышал. Но ведь она вам – родная мать.
Кадзуо. Ее сейчас нет в Сэндае, они с Сэцуко уехали.
Кэнскэ (с притворным удивлением). Ах вот как?
Кадзуо. По правде говоря, вчера вечером ноги сами понесли меня к ней. Но дверь была заперта, и мне сказали, что они уехали в Токио.
Кэнскэ. Заперли дом и уехали в Токио?
Кадзуо. Точно не знаю, но обе – и мать и дочь – припрятали денежки, крепко их держат и всячески избегают родственников. Думают, что все зарятся на их капиталы.
Горничная (входя). Доброе утро. (К Кадзуо.) Добро пожаловать! (К Кэнскэ.) Простите, недавно прибывший гость…
Кэнскэ. Прибыл гость?
Горничная. Да, и говорит, что непременно хочет вас видеть.
Кэнскэ. Меня? Наверно, желает, чтобы его перевели в другой номер. Проводи его пока, ну, скажем, в купальню, попроси подождать.
Горничная. Они уже искупались. Сказали, что непременно с управляющим…
Кэнскэ (с досадой). Извините, я сейчас. (Выходит вместе с горничной.)
Кадзуо рассеянно смотрит в сад. Потом хватается за голову и ложится.
В глубине сцены, по галерее, направляясь в купальни, то и дело проходят курортники в теплых кимоно. С появлением каждого из них Кадзуо вздрагивает.
Вбегает растерянный Кэнскэ, уже в дневном кимоно.
Кэнскэ. Извините, Кадзуо-сан, перейдите, пожалуйста, в другую комнату. (Горничной, вошедшей следом за ним.) Перенеси эти вещи в шестой номер главного корпуса, только скорее.
Горничная собирает вещи Кадзуо и уходит.
Кадзуо. Что случилось? Почему такая срочность?!
Кэнскэ. Приехали!.. Писали, что будут в начале июня, я и не беспокоился, а тут…
Кадзуо. Приехали, говоришь? Кто?
Кэнскэ. Э-э, эти… хозяева… Теперешние.
Кадзуо. Хозяева гостиницы?
Кэнскэ. Да, именно. Простите, пожалуйста, перейдите в тот корпус. Номер, правда, не очень хороший, но я потом велю освободить для вас другой. (Подталкивает Кадзуо к выходу.)
Оба уходят.
Почти одновременно у смотровой площадки появляются О-Маки и Сэцуко. Сэцуко так осунулась, что даже косметикой нельзя этого скрыть. Глаза ввалились, скулы торчат. О-Маки тоже выглядит постаревшей.
Сэцуко. О, персик зацвел, смотри, мама.
О-Маки. Холодно здесь все же.
Сэцуко. Нет, хорошо! Такая красивая речушка… Ох, а вода-то горячая. Горячая вода течет! Видишь, пар поднимается.
О-Маки. В этих краях, говорят, даже в колодцах вода горячая.
Сэцуко. Неужели?
О-Маки. Прежде здесь стояло всего два-три домика, не то чайные, не то гостиницы, не разберешь. А сейчас все так изменилось!
Сэцуко. Разве ты бывала здесь раньше?
О-Маки. Давно уже. Когда была беременна Кадзуо.
Сэцуко. Вы тогда приезжали сюда вдвоем, вместе с папой?
О-Маки (помрачнев). Ну и что, если вместе с папой?
Сэцуко. Да просто так… Тебе ничего нельзя сказать, мама, нынче…
Входит Кэнскэ.
Кэнскэ. Простите, что заставил вас ждать.
О-Маки. Готово?
Кэнскэ. Эта комната постоянно свободна. Хотя я велю убирать ее каждый день. (Вместе с женщинами спускается по каменным ступенькам.)
О-Маки (оглядывает комнату со сложным чувством). Ты не удивился, что мы так вдруг, без предупреждения?
Кэнскэ. Как сказать… В общем, немного удивился. Мне сказали, что вызывает клиент, я подумал, может быть, кто-то комнатой недоволен или еще что-нибудь, прихожу, и вдруг… (Суетится, кладет подушки для сидения, убирает багаж, принесенный горничной.)
О-Маки (смеется). А я подумала, что неприлично приехать в первый раз и сразу назвать себя в приемной.
Кэнскэ. Обычно я нахожусь в администраторской, но как раз сегодня… (Наконец садится.) Ну, добро пожаловать. Вы, наверное, устали. Ночь в дороге – это ужасно.
Сэцуко. В вагоне было сравнительно свободно, так что ничего страшного.
Кэнскэ. Это вам повезло… Как провели время? Очень удачно, что сейчас как раз сезон цветения сакуры, так что, наверно, получили удовольствие… А вы, Сэцуко-сан, кажется, даже немного пополнели.
Сэцуко. В самом деле?
Горничная приносит чай. Сэцуко встает, переодевает кимоно.
О-Маки. Мы хорошо отдохнули, без забот. Ходили по театрам, по магазинам, ели что хотели, в общем, жили в свое удовольствие.
Кэнскэ. Прекрасно. Лучшего лекарства и быть не может Получил как-то от вас открытку с видом…
Горничная, подавая чай, что-то шепчет Кэнскэ.
Что? (С досадой.) Опять с утра пораньше?…
Горничная уходит.
О-Маки. Сэцу-тян, сласти в той сумке.
Сэцуко открывает дорожную сумку.
Кэнскэ. Даже сласти привезли?
О-Маки. Немного. А то здесь, в горах, знаете ли…
Кэнскэ. Да уж, конечно… Извините, я сейчас…
О-Маки. Пожалуйста, пожалуйста. Не обращай на нас внимания. Дел-то, наверное, полно.
Кэнскэ. Понимаете, вчера неподалеку отсюда покончили с собой двое влюбленных. Наши постояльцы. И теперь к нам все время ходят следователи… Располагайтесь как дома. (Уходит.)
О-Маки (ложится на циновку). Сэцу-тян, как насчет чая?… Смотри-ка, а из Кэнскэ получился неплохой управляющий.
Сэцуко. Да.
О-Маки. И молодец, что не жалуется на трудности, хотя ему приходится, наверное, нелегко. А вообще-то жизнь не очень-то его баловала: рано остался без родителей, рос среди чужих людей… (Замечает выражение лица Сэцуко и мрачнеет.) Конечно, тебя он, может быть, не устраивает, образования у него нет…
Сэцуко. Не в этом дело! Мне даже кажется, что это я недостойна его любви…
О-Маки. В самом деле? Тогда прекрасно… Но я тебя насквозь вижу. Тебе не по душе все, что бы я ни делала.
Сэцуко. Опять ты за свое? Разве я когда-нибудь говорила тебе что-нибудь в этом роде?
О-Маки (смягчается). Ну прости. Я обещала не упрекать тебя… Но знаешь, Сэцу-тян, наступит день, когда ты скажешь мне спасибо. Не надо сравнивать его с Кавасаки. Мужчина прежде всего должен быть личностью, а образование или богатство – на втором месте… Кэнскэ привык трудиться и, хотя необразован, имеет свой взгляд на вещи. Ведь как он о тебе всегда говорил: «Она для меня как цветок на недоступной вершине!» Ну разве не трогательно?
Сэцуко. По правде сказать, это мне как раз неприятно. А вообще он хороший, серьезный человек.
О-Маки. Что же тебе неприятно?
Сэцуко. Его склонность к самоуничижению. Она меня раздражает, я ничего не могу с собой поделать.
О-Маки. Странная ты. Просто он относится к тебе с большим уважением.
Сэцуко. Он как раз в твоем вкусе.
О-Маки. В моем вкусе? Вот и прекрасно. Его, конечно, не сравнить с теми, кто смотрит на жену как на вещь или утварь, бьет, пинает ногами и в конце концов заводит себе какую-то деревенскую гейшу…
Кэнскэ (входит, в руках у него что-то вроде посылки). Только что принесли…
О-Маки. А, да-да. Это от Мицукоси. Быстро доставили. Чтобы не таскать с собой, я попросила прислать прямо сюда… Ну, это потом. (Придвигает один из чемоданов, достает сверток в нарядной подарочной упаковке и кладет перед Кэнскэ.) Это тебе.
Кэнскэ. Мне?…
О-Маки. Рубашка и галстук. Сэцу-тян так тщательно выбирала, что придется принять подарок, если даже не понравится.
Кэнскэ. Как может не понравиться! Просто великолепно!
О-Маки. А это горничным. Ткань, правда, недорогая, но для каждого дня сойдет…
Кэнскэ. Так много…
О-Маки. Очень дешево стоит. Все отрезы лежат вместе, раздай их сам, в соответствии с возрастом…
Кэнскэ. Очень вам благодарен. Я как раз собирался купить им ткани на кимоно, вы меня очень выручили.
Сэцуко (приходит в хорошее расположение духа). Что, Кэнскэ-сан, нелегко вам приходится?… Даже об одежде для горничных нужно заботиться.