— Что вам нужнее всего?
— Сейчас у меня ничего нет. Я только знаю, что рано утром Баттистини был недалеко от Рима. Я знаю, что он перемещался. У меня нет надежды на то, чтобы добраться до него раньше, чем завтра утром.
Его решимость, казалось, иссякла.
— Итак, вы должны выследить и найти его. Если сука будет здесь и поговорит с ним, у ваших инженеров будет возможность…
— Так она должна с ним поговорить?
— Вы должны ее заставить. — В голосе Веллоси появилась ворчливая нота, как если бы их разговор дошел до непристойностей.
— Если бы я попросил ее об этом, — она плюнула бы мне в лицо.
Карбони оглянулся в ответ на протестующий кашель тех, кто возражал против повышенных голосов, вторгавшихся в их молитвы. Он встал, Веллоси последовал его примеру, вместе они прошли по боковому проходу между колоннадой и стульями.
— Что бы вы ей сказали?
— Это вам решать.
— Я пришел за помощью, Веллоси.
— Я не могу вам помочь. Вы должны сообразить, вычислить ее, когда увидите. Когда вы ее увидите, поймете, почему я не могу вам помочь.
Теперь на Веллоси не действовала тишина церкви.
— Она отрава, и вы должны понимать, какие последствия повлечет за собой то, что вы включите ее в свою игру.
Карбони так же внимательно смотрел на Веллоси, как тот на него, пока они стояли в огромных раскрытых дверях. Маленькая и пухлая фигурка, которую подавляли рост, открытое и волевое лицо коллеги. С минуту он взвешивал свои слова.
— Она заставляет вас нервничать. Даже из своей камеры в Ребиббиа она вас пугает.
Ни возражений, ни изъявлений протеста не последовало. Веллоси просто сказал:
— Будьте осторожны, Карбони, помните, что я вам сказал. Опасайтесь этой суки.
В течение дня мало что произошло в отношениях между Джеффри Харрисоном и Джанкарло Баттистини. Руки Харрисона не были связаны, но его единственным движением было — отгонять мух и смахивать муравьев с тела и ног. Должно быть, он поспал, безусловно он подремал в этом полумраке. Джанкарло все время наблюдал за ним, небрежно и ненавязчиво, а пистолет покоился на листьях поблизости. Летнее солнце стояло высоко и жгло даже сквозь полог листвы. Оно было достаточно жарким, чтобы от него пожухли все листья, даже если бы переменился ветер. Липкий, страдающий от жары, чувствуя себя побежденным, Харрисон превратился в нечто ленивое, бездумное, принадлежащее этому миру. Его ум был свободен от мыслей и надежд. Присутствие клетчатой сине-белой рубашки в нескольких ярдах от них среди подлеска, за спиной Джанкарло, не давало надежд на спасение. Это был еще один свидетель его беспомощности, еще один зритель. Потребности тела заставили Харрисона снова заговорить.
— Зов природы, Джанкарло.
Смешно, что он ощущал неловкость. Он ведь не мог пользоваться языком туалетной комнаты мужского клуба. Не мог сказать: я хочу срать, Джанкарло. Я хочу наложить кучу дерьма, Джанкарло. Он не хотел сказать это и в другой форме и боялся запачкать брюки.
— Я уже давно не делал этого.
Джанкарло поглядел на него с любопытством, как бы испытывая новый бастион своего могущества. Великий человек из транснациональной компании снова должен просить у Джанкарло разрешения, потому что иначе от него будет вонять, а это повредит его достоинству, и он перестанет быть человеком со значением и положением. Кошка и мышка. Мальчик и бабочка со сломанным крылом. Джанкарло дразнил его насмешливым и наигранным недоверием:
— Может, ты пытаешься обмануть меня, Аррисон.
— Право, Джанкарло. Мне надо удалиться. Я не разыгрываю тебя. — Юношу слегка тронуло его отчаяние:
— Может, ты попытаешься удрать от меня?
— Обещаю, это не шутка… Я быстро.
— Что ты должен сказать в этом случае, Аррисон? Что тебя учили говорить, когда ты просишь о чем-нибудь?
— Пожалуйста, Джанкарло…
Юноша улыбнулся, ухмылка заиграла на его губах.
— И ты хочешь уйти под деревья, где тебя не будет видно. Ты думаешь, здесь много народу, который может тебя увидеть?
— Пожалуйста, Джанкарло.
Юноша был удовлетворен. Еще одна победа, еще одна демонстрация силы. Достаточно, его самолюбие было удовлетворено. Он оставил P38 на земле и медленно, не торопясь, двинулся к Харрисону. Было делом нескольких секунд развязать эластичный шнур, который привязывал лодыжки Харрисона к корням дерева.
— Отойдешь только на четыре или на пять метров, не больше, Аррисон, не больше.
— Ты не освободишь мне ноги?
Джанкарло еще больше развеселился.