— Это мерзкое дело, Арчи, но не думай, что ты один надел на себя власяницу. Ты знаешь, мы ее разделяем с тобой.
Чарлзворт повесил трубку.
Арчи Карпентер застелил постель, причесался, поправил узел галстука и надел пиджак. Он спустился на лифте вниз, вышел через центральный коридор и парадную дверь отеля, раздраженно перешагивая через наваленные кучами чемоданы только что прибывших туристов. Вызвал такси и попросил отвезти его в Квестуру. Был ранний летний вечер, машины, мчавшиеся домой, обещали ему волнующую и оживленную поездку среди пешеходов и пересечений улиц, забитых транспортом.
Но Карпентер едва замечал это. Телефонный звонок из справочного бюро привел к тому, что его провели по лестнице в офис Джузеппе Карбони, превращенный теперь в тактический центр кризиса.
Рубашки с короткими рукавами, табачный дым, стаканы с кофе, на три четверти пустая бутылка скотча, лица, изборожденные морщинами усталости, вой электрических вентиляторов, болтовня телетайпов, и круглый, оживленный Карбони, излучающий энергию, в центре всего этого. Карпентер помедлил у двери, его увидели и сделали ему знак рукой.
— Входите, Карпентер. Входите и посмотрите на наши скромные усилия, — закричал ему Карбони.
Это был старый мир, знакомые запахи. Пункт оказания неотложной помощи в разгар работы. Здесь было нечто, и Карпентер мог это ощутить и впитать. Он чувствовал себя человеком, вторгнувшимся на чужую территорию, и в то же время как бы дома, среди людей, которые внушали ему симпатию. Будто часы стали отсчитывать время назад, когда он осторожно проходил мимо столов с горами бумаг, среди фотографий, прикрепленных клейкой лентой к стенам, на которых были потрясенные и испуганные лица, мимо телефонов, которые звонили и требовали ответа.
— Я не хочу мешать…
— Но вы не можете и дальше сидеть один в комнате отеля?
— Похоже на то, мистер Карбони.
— И вы пришли сюда, потому что все, с кем вы разговариваете, сообщают вам скверные новости или не сообщают ничего, а вы надеетесь, что я скажу вам что-нибудь новое?
В нем есть что-то располагающее, подумал Карпентер. Слишком тучный, страшен как смертный грех, грязные ногти, рубашка нестираная, но чертовски хороший человек.
— Мне это действует на нервы — сидеть и ничего не делать… Вы знаете, как это бывает?
— Я вас просвещу, Карпентер.
Карбони надел пиджак, потом повернулся, чтобы пролаять то, что Карпентеру показалось дюжиной разных инструкции, адресованных разным лицам одновременно. Затем он обратился к Карпентеру:
— Я покажу вам нашего врага. Вы узнаете, с кем мы боремся. Я знаю, вы, полицейские из Англии, организованные и скрупулезные люди. Вы считаете себя лучшими в мире…
— Я больше не полицейский.
— Но вы сохранили свою ментальность. Это осталось при вас.
Карбони засмеялся, не улыбаясь. Это было похоже на нервный тик.
— Все остальные представители человечества идиоты, второсортные люди. Я понимаю. Пойдемте со мной, друг мой. Мы проедем через город к тюрьме Ребиббиа. Мы там держим эту женщину Тантардини, и я должен сыграть роль таксиста и привезти ее сюда, потому что этот маленький Джанкарло требует этого и мы должны его улещивать…
Карпентер почувствовал в этом человеке все усиливающийся гнев и подумал, какой выход он себе отыщет. Снова послышался его смех, от которого заколыхались валики плоти на щеках.
— …Я должен его улещивать, потому что, если он не поговорит с Тантардини, ваш Харрисон — мертвец. Я здесь, чтобы его спасти, и сделаю все, что в моих скромных силах, чтобы его спасти.
— Я и не сомневался в этом, сэр.
Карпентер сказал это голосом, в котором прозвучало уважение, — потому что это был профессионал, это был человек, которому было не все равно.
— Поэтому пойдем повидаем ее. Узнаете вашего врага. Вы ведь так говорите в Англии? Чем легче вы его узнаете, тем лучше с ним сражаться.
Карбони ухватил Карпентера за руку и направил к двери.
— Вы увидите, что на этой стадии мы рискуем многим. Но не говорите мне, что в Лондоне такого никогда не случалось. Не говорите, что там вы всегда были на высоте.
— У нас бывали и черные дни.
— У нас есть опыт, но мы знавали и черные дни. Но сегодняшний немножко чернее обычного.
Его рука все еще сжимала руку Карпентера, и тот последовал за ним по коридору.
На капоте маленького красного «фиата» ребенок начертал пальчиком буквы своего имени: они были хорошо заметны на грязи, покрывавшей краску. Сначала ему показалось странным, что машина зачем-то въехала с поля под покров деревьев, и он дважды обошел ее прежде, чем решился приблизиться. Он заглянул внутрь, восхищаясь блестящей новизной кожи сидений, позволил своей руке скользнуть по яркой хромированной дверной ручке и ощутить, как она подалась под его нажимом. Но он не осмелился залезть в машину, сесть на водительское место и подержаться за руль, как ему бы хотелось. Зато он написал свое имя крупными печатными буквами, которые были немножко неровными.