— Что прикажет могучий богатырь? — добавил ещё один ривор, про которого Фонси смутно вспомнилось, что он, вроде бы, внук старика Амая.
Фонси вздохнул.
Риворы стояли перед ним полукругом, напряжённо ожидая ответа. Хизмай зачем-то оглянулся на соплеменников.
— Ветерих Ток, — сказал Фонси, — передаёт достопочтенным риворширским хоббитам привет и поклон. Ветерих Ток покинул Средиземье и отправился в царство мёртвых, как и положено старинному богатырю.
— Но, Ветайрих... — начал было Торизмуш, но Фонси перебил его.
— Я не Ветерих! Я не водил в бой лучников, но я в одиночку прошёл от Пустограда до страны холмов. Я не прогонял ангмарцев из Шира, но я освободил невольников из обоза. Я не резал голов большецам, но я обыграл в загадки старика Хийси! Я — Хильдифонс Тук из Тукборо, строитель и землекоп!
Фонси перевёл дыхание. Тогда, на уступе под откосом, он чуть не позволил Ветеру задавить себя и теперь, отводя душу, почти кричал, надвигаясь на семерых вооружённых риворов, которые так полукругом и отступали перед ним.
Он широко расправил плечи и выпрямил спину, и упрямо, по-туковски, набычил лоб. Каждый из риворов был выше его на полголовы, но сейчас ширский хоббит казался рослее их.
— Нету больше Ветериха, и каждый, кто скажет, что он Ветерих, будет обманщиком и самозванцем! А я — Хильдифонс! Фонси! Хоньша, по-северному! Понимаете?! Я не герой и не убийца, я люблю копать норы, и рассказывать смешные сказки, и петь песни, и вкусно есть! А больше всего на свете я люблю вон ту девушку, Лилию! Поняли?! А хоббитам вашим передайте, чтобы они не искали больше Ветериха, а управлялись бы сами, как и раньше. И никого не спрашивали!
Послышался топот, и между Фонси и риворами неожиданно вырос Заливай. Могучий ку-шет ощетинился и зарычал на риворов.
— Всё хорошо, Заливай, — Фонси потрепал пса по холке, успокаивая. — Это свои. Свои.
— Ветайриха боятся собаки, — кивнул Амаев внук, — это Хильдейфонс.
— Дай я тебя обниму, Хильдейфонс! — воскликнул Хунрай, бросая наземь копьё.
— А что тут произошло? — спросил другой незнакомый ривор, указывая в сторону обрыва. — Тут же раньше большая глыба лежала.
— Я под неё подкоп сделал, — сказал Фонси, освобождаясь от объятий Хунрая и Хизмая, которые всё ещё хлопали его по плечам, — и она упала.
— А предупредить эльфов в Ривенделле? — спросил Торизмуш. — Ты ведь собирался...
— Уже не надо, — вздохнул Фонси, — уже незачем.
— Землекоп... — уважительно покивал головой внук Амая.Землекоп, — согласился с ним Хунрай.
— Меня всё ещё примут как гостя в Кинейсмиле? — спросил Фонси. — Даже если со мной не будет Ветера?
— Ты, Хильдейфонс, всегда желанный гость в Кинейсмиле, — сказал Торизмуш.
— И в Сарнисмиле тоже, — добавил незнакомый ривор.
— Тогда вы идите, — сказал Фонси, указывая туда, где Гуго помогал Гэндальфу закинуть чересседельные сумки на спину серого пони, а Белладонна снимала тетиву с лука, — а мне нужно ещё кое с кем поговорить.
Хоббит развернулся и быстрыми шагами направился туда, где стояла, беспокойно смотря на него, Лилия. В голове стучала кровь — не то от беседы с риворами, не то от снявшего усталость эльфийского мёда.
Фонси остановился напротив Лилии, и на этот раз она встретила его взгляд прямо, сверкнула сталью — в этом освещении её глаза казались почти серыми.
— Ты тоже думаешь, что я — не я, а кто-то другой? — спросил Фонси. — Кто-то чужой и страшный? Меня все, стоило мне уехать из Тукборо, постоянно принимают за кого-то другого, и вот теперь ты?
— Я не принимаю тебя за кого-то другого, — спокойно ответила Лилия, — я знаю, что ты кто-то другой. Надеюсь, что не чужой, но страшный.
Фонси так и застыл на месте, даже приоткрыв рот от изумления и возмущения. Как Лилия могла узнать про Ветера и почему она считает, что Ветер победил?
— Нет. Это я. Это действительно я, — заговорил он, — хочешь, я расскажу тебе что-нибудь, что знаем только мы с тобой?
Лилия удивлённо приподняла брови.
— Я не имею в виду, что ты оборотень, или что в тебя вселился злой дух, — сказала она, — это было бы нелепо. Я говорю о том, что я не видела тебя больше полугола, и всё это время ты провёл, странствуя в Глухомани, убивая троллей, сражаясь с орками и совершая прочие великие подвиги. А я...
— Да не совершал я никаких подвигов!
— А я сама достаточно странствовала в Глухомани, — спокойно продолжила девушка, — чтобы понимать, что Глухомань меняет всех. Ты уже совсем не тот хоббит, в которого я когда-то влюбилась.